Фабио Фарих, И. Даксергоф

Над снегами

Москва, 1932 год. Молодая гвардия, ОГИЗ.

ВМЕСТО ОТПУСКА

Возвратясь из алданской экспедиции и сделав еще два обычных рейса в Иркутск, я вдруг вспомнил, что вот уже два года, как я переношу свой декретный законный отпуск на неопределенное время вперед.

Я, как старый скряга, путем разных махинаций и ухищрений откладывал неделю к неделе, месяц к месяцу то, что так щедро давал нам наш коллективный договор. В результате сквалыжничества и всяких перенесений мой отпускной капитал возрос до четырех месяцев, и вот тут-то я И почувствовал, что настало наконец время начать полной горстью черпать из своего запаса то, что я с такой жадностью копил. Сто тысяч километров без настоящего отдыха! Начинала сказываться и усталость. Меня все чаще и чаще стала преследовать мысль о южном курорте. Мое пылкое воображение всегда уносило меня на южный берег, моря. Я видел себя лежащим в соответствующем безкостюме на горячем песке. Кругом полное несоответствие с нашим Севером: волны шумят, цикады свистят, кораблики перед глазами плавают… Вообще все требуемое для человеческого отдохновения.

Приближался период осенней распутицы, когда полеты до зимы прекращаются и наступает самое подходящее время для моего отпуска. После недолгого размышления я пришел к заключению, что надо сейчас асе подать соответствующее заявление. Заявление было тут же составлено, одобрено консультационным бюро в составе жены и сынишки, и на другой же день я с плохо скрытой радостью пошел в управление.

Я чувствовал себя почти уже в отпуску, но, увы, на этот раз мои чувства мне изменили.

Первое, что поразило меня в управлении, — это необыкновенная оживленность всех сотрудников. Начиная от курьерши, разносившей чай, и кончая начальством, все были как-то странно озабочены и серьезны. В небольших только что отремонтированных и пахнущих еще свежей краской комнатах стояла какая-то необычная атмосфера. Несмотря на обеденный перерыв, никто из сотрудников не проявлял никакого интереса к бутербродам и стынущему чаю. То тут, то там сотрудники собирались в небольшие группы и вели оживленные разговоры. Почти в каждой фразе я слышал доносившиеся до меня отдельные и все повторяющиеся слова: «Ставрополь»… Северный мыс… телеграмма правительству…» Я только что подошел к одной из групп, желая выяснить значение таинственных слов, как вдруг в коридоре увидел промелькнувшего помощника начальника управления. Не желая упускать такого благоприятного момента, я с заявлением в руке кинулся вслед за ним. Благодаря точно и быстро выполненному маневру, я застал т. Притулюка одного.

После моей длинной, заранее приготовленной речи о пользе отпуска Притулюк посмотрел на меня так, как наверное смотрит психиатр на душевнобольного, — просто, но с легким оттенком сострадания. — К сожалению с отпуском придется подождать… Только что получена срочная телеграмма от правительства отправить два самолета на Северный мыс для переброски на материк пассажиров затертого льдами парохода «Ставрополь». Мы назначили твою и галышевскую машину. Завтра с курьерским самолеты должны быть отправлены во Владивосток…

Через несколько минут перед громадной каргой СССР я был посвящен во все подробности предстоящего полета.

Пароход «Ставрополь», тот самый, из-за которого загорелся весь сыр-бор, совершал своя обычный рейс из Владивостока в Колыму. Сдав в Колыме продовольствие, оружие и пассажиров, он должен был сейчас же возвратиться во Владивосток, но, задержанный разными непредвиденными обстоятельствами, он вышел в обратный путь значительно позже назначенного срока. К сожалению Север не считается с непредвиденными обстоятельствами, и вышедший пароход был сразу же встречен осенними штормами и льдами. Следом. за «Ставрополем» пробиралась промысловая шхуна нашего контрагента Свенсона «Нанук». Тяжелые льды и айсберги попадались все чаще и чаще. Судам приходилось все время менять курс и лавировать между отдельными льдинами. Ход становился все медленнее и медленнее, и вот 6 сентября в расстоянии мили от Северного мыса «Ставрополь» вошел в сплошное нагромождение ледяных гор. Все попытки выбраться изо льдов оказались безуспешными. Льды сдвинулись и окончательно затерли пароход, лишив его возможности двигаться. На другой день неподалеку от «Ставрополя» остановился и «Нанук». Суда должны были остаться до весны, когда таяние льдов позволит им продолжать путь. На борту «Ставрополя», кроме пушнины, мамонтовых клыков и других товаров, взятых из Колымы, находилось еще тридцать пассажиров, среди которых были женщины, дети, а также и тяжело больные, требовавшие срочной медицинской помощи.

Если вы взглянете на карту, то почти на самом краю Союза, далеко за полярным кругом, увидите Северный мыс. Это не только край нашего Союза, но почти край «всего света», того самого сказочного света, о котором рассказывали наши бабушки, что туда ни дойти, ни доехать. Бабушки всегда отличались тем, что несколько преувеличивали факты, но на этот раз, если они имели в виду именно этот пункт, они ошиблись не на много. На Северный мыс действительно попасть довольно затруднительно. Летом туда можно дойти только на пароходе, а зимой в течение долгих недель можно пробраться или на собаках, или же на оленях. Конечно, вывозить со «Ставрополя» женщин, детей и тяжело больных на собаках не представлялось возможным, а потому и было решено правительством бросить на помощь пассажирам то, что не предусмотрели бабушки в своих сказках. Есть много мест па земном шаре, куда нельзя ни дойти, ни доехать, но нет ни одного места, куда нельзя было бы долететь.

По выработанному плану мы и наши самолеты должны были сейчас же отправиться во Владивосток, откуда на ледорезе «Литке» дойти до бухты Провидения. От бухты Провидения мы должны вылететь к «Ставрополю», забрать часть пассажиров и вернуться на «Литке». Проделав таким образом несколько рейсов и перебросив всех пассажиров на ледорез, мы, снова разобрав и погрузив машины, должны были возвратиться во Владивосток.

Планом были предусмотрены мельчайшие подробности нашей экспедиции, начинал с исчерпывающего снабжения личного состава и кончая всевозможными запасными частями и инструментами. Как правительству, так и нам было все совершенно ясно. Но кто бы мог тогда сказать, нам, какие случайности и неожиданности готовил нам Север.