Фабио Фарих, И. Даксергоф

Над снегами

Москва, 1932 год. Молодая гвардия, ОГИЗ.

ДЕЛ ПОЛОН РОТ

В нашем распоряжении оставались буквально часы, и мы все работали с необыкновенным ожесточением. На разборку самолета и в помощь нам была сейчас же брошена ударная бригада из наших мастерских. Вся работа происходила в порядке соревнования, и наши ребята с такой яростью накинулись было на самолоты, что я вначале не на шутку испугался, как бы они мне не разобрали того, чего обычно не разбирают и в мастерских. Мы все работали, не покладал рук. В редкие минуты, когда мое присутствие на берегу не являлось необходимым, я несся на вокзал, осматривал платформы, на которых должны были стоять самолеты, доски, скрепы и т. д. Оттуда мчался по магазинам, по учреждениям и складам. Если бы все мои маршруты в тот день можно было перевести на диаграмму, то она наверное походила бы на кривую пульса горячечного больного. В конце концов, благодаря героическим усилиям ударников, самолеты были заколочены в решетчатые ящики и погружены на платформу.

Закрепив последнюю веревку и вздохнув несколько свободнее, я вдруг вспомнил, что еще не был в управлении и не проделал целый ряд необходимых формальностей. Дело было однако не в пустых формальностях, а в том, что меня должны были ждать. Расталкивая путающихся передо мною людей, я кинулся к выходу из вокзала. Не слушая обильно льющихся на мою голову всяческих пожеланий, я вскочил на первый подвернувшийся автомобиль, и помчался к «Добролету». Взбегая по лестнице, я был несколько озадачен окружающей меня тишиной, и в тишине, и в полупотушенном электричестве я вдруг почувствовал что-то неладное. Поднявшись до входа в канцелярию и увидев дремлющего за столиком сторожа, я только тут сообразил посмотреть на часы. Выло десять минут двенадцатого…

Скучно тянется время перед самым отъездом в экспедицию. И много надо сказать остающимся, и много спросить, а в результате молчишь или говоришь о видах на погоду.

Домой я попал только около двенадцати. Для устройства моих личных дел оставалось несколько часов, а там надо было на вокзал.

Благодаря стараниям жены, работавшей также в ударном порядке, все мои вещи были собраны и уже упакованы. Мне можно было отдыхать. В эту ночь моему чайнику и примусу пришлось поработать. Мы с женой, почти не переставая, пили чай и разговаривали. Разговаривали и пили чай. Так время проходило незаметно. Мы говорили о многом, но единственное, чего по обоюдному соглашению не касались, это моего злополучного отпуска и тех мест в нашем Союзе, где печет солнце и где но из кадок, а прямо из земли растут пальмы и олеандры. Случайно дойдя до опасной темы, мы оба круто сворачивали в сторону: она тут же начинала читать мне наставления, как беречься и вести себя на Севере, а я—как ей вести себя в Иркутске.

После пятого чайника около четырех часов утра, когда небо уже стало совсем серое, под нашими окнами загудев приехавший за мной автомобиль.