"Тибор Фишер. Книжный червь" - читать интересную книгу автора

какого-то торговца, встреченного во время круиза. Такое впечатление, что ее
романы длились не дольше, чем было оплачено спальное место в очередном
отеле.
Что ж, эти уроды наказывали сами себя. Пусть в иных вещах Эльза
перебарщивала, но она была умницей, работящей, тактичной, готовила -
пальчики оближешь... И при этом из ночи в ночь засыпала одна в двуспальной
кровати, хотя единственное, чего ей хотелось: излить на мужчину потоки
нежности...
Он сроду не мог понять тех, кто думает, будто в непохожести на других
есть особый смак. Тот, кому и вправду довелось оказаться отщепенцем,
чувствует себя так же комфортно, как бродяга на улице в зимние холода.
Он нырнул в Публичную библиотеку, нашел тихий уголок и выгрузил книги
на стол. Справа: "Три недели в Сплинтаун", слева: "Если бы Богом был я".
Другие читатели порой косились в его сторону, но воздерживались от
комментариев.
Пришло время погрузиться в рутину академической жизни. - Еще одна
накатанная колея.
Почему он не пристроился на работу в какой-нибудь университет?
Возможно, все сводилось к одному: к этому не лежала душа. Но ему нравилось
порой выйти из тени и вонзить отравленный кинжал в спину какому-нибудь
профессору. Ему доставляла удовольствие сама мысль, что это не совсем честно
с его стороны.
Для затравки он упоминал о чем-нибудь вполне очевидном - они клевали, и
распушив перья, тут же принимались пускать пыль в глаза. Тогда он мимоходом
упоминал о каком-нибудь достаточно редком труде - ответом ему была удивленно
приподнятая бровь. И тут уже можно было их добить, назвать какую-нибудь
настоящую редкость, из тех, что существуют в одном-двух экземплярах. Это их
по настоящему задевало. А главное - было легче легкого. Специалистов по
девятнадцатому веку он приводил в замешательство ссылкой на какую-нибудь
книгу, написанную веком раньше. Знатоков литературы восемнадцатого века он
заманивал в семнадцатый век. Специалисты же по семнадцатому теряли почву под
ногами, когда разговор заходил о шестнадцатом. Что может быть проще: отойти
лет на лесять-пятнадцать назад от эпохи, которую они полагают своим ленным
владением, - и вот они уже вышиблены из седла. Некоторые с облегчением
улыбались и говорили, что это не их зона. Хотелось бы знать, как эти, с
позволения сказать, специалисты надеются понять писателя, если не знают, что
писали до него, какие книги читал он сам? А что читали те, кого читал он?
Тех же, кто пытался укрыться в своей эпохе, он заманивал вглубь веков, где
их ждала ковровая бомбардировка фактами - пусть не упиваются своей
защищенностью. Вот почему он писал рецензии.
Он отложил в сторону "Если бы Богом был я". 1884 год и идет в зачет.
Читать все в хронологическом порядке не удавалось, и, как ни жаль,
приходилось двигаться зигзагом.
Эта Идея пришла ему в голову тринадцать лет назад, на третьем этаже
Университетской библиотеки. Он читал послание внезапно скончавшегося Пия II:
"Любой век - слеп, если пренебрегает литературой". И тут, прочтя эти слова,
он вдруг задумался: а что откроется человеку, который прочтет все книги на
свете? К тому времени он уже привык жить в библиотеке. Однако по-настоящему
все началось с этих слов.
Или все же началом был Париж? В Париже он оказался вместе с Томом. Двое