"Тибор Фишер. Коллекционная вещь" - читать интересную книгу автора

- Что, поиздержалась, малютка? - Он ждет от нее суровой правды, она же
повторяет затверженный монолог про сынишку, больницу и отсутствие игрушек.
Опять учащенный пульс. - Один фунт. - От взгляда, который бросает на него
Никки, старьевщик чуть не падает в обморок. Он читает в ее глазах боль,
тогда как в них черным по белому написана ярость. Нет, она не обиделась:
сумма, которую он предложил, не обидна, ибо это не сумма. Это - смех. С тем
же успехом он мог помочиться ей на голову. Ведет он себя, прямо скажем,
неосмотрительно - какой бы там Никки ни была, безобидной ее уж никак не
назовешь. Вот достанет сейчас ножик, который принесла в сапоге, и
выпотрошит сначала его самого, а потом и его кубышку - будет тогда знать!
Старьевщик злобен, но постоять за себя не может - это видно.
Она кладет нас обратно в сумку и идет к двери. Чувствуя, что потеха
заканчивается и что хныкать и глотать слезы ее уже не заставишь, старьевщик
выкладывает за нас десятку - "за твои прелестные глазки". Ради этой суммы,
считает Никки, идти в лавку старьевщика не стоило, но заключительная
попытка превратить имущество Розы в денежные знаки ее несколько утомила.
Меня ставят рядом с бархатным жирафом, в котором жизни ничуть не
меньше, чем в настоящем, компанией механических пингвинов и пингвинчиков со
сломанным заводом и керамическим барсуком в хлопчато-бумажных бриджах для
игры в крикет. Этот артефакт уникален. Принадлежать он никому не мог. У
такого, как он, не могло быть хозяина, он бесхозен по определению, он
постоянно ждет, что его наконец-то оценят по достоинству, - и никогда не
дождется. Вид его вызывает отчаяние. Это - пария, которого по чистому
недоразумению передают из рук в руки, а не топчут ногами. Он и создан-то
единственно ради того, чтобы быть отвергнутым. Его подбросили, а не купили.
Старьевщик не меняет нижнее белье уже третий день.


Мумия, которой хотелось обратно в землю

Бархатный жираф напоминает мне мумию, вместе с которой меня предали
земле. Когда нас отрыли кладбищенские воры, я, надо сказать, была им
благодарна: все мы любим болтаться без дела, но не тысячу же лет! Ничего
особенного мумия собой не представляла: до смерти это был преуспевающий
надсмотрщик на фиговых плантациях, которому посчастливилось умереть
естественной смертью и заработать и воспроизвести достаточно, чтобы вечный
покой разделили с ним предметы старины, я в том числе.
Со своим надсмотрщиком мне довелось встретиться вновь только после
того, как я поменяла нескольких хозяев. Кладбищенских воров, которые
извлекли меня из могилы, мумия интересовала меньше всего. Со своим
сомогильником я соединилась спустя несколько десятков лет благодаря
Чудоносу (номер сто шестнадцать), котоый был одним из самых хитроумных
кладбищенских грабителей, а вернее, грабителем кладбищенских грабителей. Он
не видел большого смысла в том, чтобы в поте лица раскапывать могилы,
блуждать по склепам, копаясь в расселинах и ежесекундно рискуя навлечь на
себя гнев давно ушедших, но, быть может, и не умерших богов. Чудонос
предпочитал дождаться, пока другие злоумышленники, разграбив могилу,
отправятся в обратный путь, и подстерегал их у городских ворот.
- А моя доля где? - недоумевал ограбленный грабитель, когда меня
вырвали у него из рук.