"Тибор Фишер. Коллекционная вещь" - читать интересную книгу автора

возвращали.
Хотя Никки только что изучила аукционный каталог, меня она античной
вазой считать отказывается. В этом, собственно, проблема искусства, и не
только искусства; главное ведь - не обмануть ожидания. Остается только
пожалеть о всех тех бесценных вещах, которые выбросили вместе с мусором, о
сокровищах, которые переплавили, о гениальных мыслях, которыми подтерлись
невежественные олухи.
Меня запихивают в сумку вместе с миксером, ночником, красным
будильником и пепельницей кричащего цвета. Никки явно решила съехать с
Розиной квартиры не раньше, чем вынесет из нее все, что хоть чего-то стоит.
Перед уходом Роза предупредила, что отсутствовать будет два дня.
Никки несет нас по оживленной улице; в подъезде у автобусной остановки
совокупляется чернокожая пара. "Чего уставились?!" - кричит стоящим на
остановке чернокожий.
Мы входим в лавку старьевщика, Никки представляет нас владельцу, и тот
смотрит на нас с таким нескрываемым презрением, словно мы мартышки в цирке,
- и не потому, что собирается, изобразив благородное негодование,
выставить нас за дверь, а потому, что он, как и все торгующие подержанным
товаром, упивается собственным жестокосердием - в особенности по отношению
к отчаявшимся и нуждающимся.
Никки подходит к старьевщику, изобразив на челе невыразимую тоску, и,
дабы жалость могла заручиться более мощным союзником, расстегивает,
несмотря на холодный день, верхнюю пуговку на блузке. Пульс у старьевщика
мгновенно учащается - и не от вида вторичных половых признаков, а в
предчувствии непереносимых душевных страданий просительницы.
Принесенные Никки вещи он перебирает с таким отвращением, словно их
только что в его присутствии облизали своими смрадными языками прокаженные.
- Вот эту вещицу, - говорит Никки, когда в его лапах оказываюсь я, - я
бы ни за что не продала, если б сынишке срочно не понадобилась операция.
Мама подарила мне ее перед смертью. По-моему, она старинная.
Дыхание учащается, от волнения старьевщик начинает раскачиваться с
пятки на носок и обратно. Его член призывно шуршит в своей сатиновой норке.
- Это по-вашему.
- Чего-то же она стоит... - мямлит Никки, изо всех сил, чтобы на глаза
навернулись слезы, прикусив губу.
Меня, точно засохшую коровью лепешку, брезгливо держат двумя
растопыренными пальцами - большим и указательным.
- Да, стоит. Ломаный грош в базарный день. На такие цветочные горшки,
как этот, давно уже спроса нет. И не припомню, когда последний раз
приходили и интересовались, нет ли у меня такого вот аляповатого цветочного
горшка.
По правде сказать, трудно себе представить, чтобы кому-то, даже по
крайней необходимости, пришло в голову сюда прийти, тем более чем-то
интересоваться. Воздух затхлый, с гнильцой, а товар и того хуже: вещи,
брошенные на произвол судьбы, никому не нужные, никем не любимые; все, что
имеет хоть какую-то цену, давно вылетело отсюда, словно пузырьки воздуха,
которые, обгоняя друг друга, рвутся вон из воды. Беру старьевщика на
заметку: если представится случай, непременно воздам ему по заслугам.
Выставляет нас всех на прилавке в один ряд, выравнивает. Миксер еще совсем
новый.