"Тибор Фишер. Коллекционная вещь" - читать интересную книгу автора

Я и голубой гиппопотам пополнили - без лишних слов - коллекцию юриста.
Мумию никто брать не хотел. Извлеченная из могилы, переходившая от
одного грабителя к другому, испытавшая презрение многих купцов, она
проделала расстояние в тысячи миль и вот теперь вновь должна была оказаться
под землей. Посмертное фиаско. Слух об этом дошел до местного священника,
который забрал мумию в церковь, решив похоронить ее по христианскому
обряду. Священник считал своим долгом приобщать язычников к церкви и
представившейся возможности, разумеется, упустить не мог.
Замороженная игуана исчезла не менее таинственно, чем появилась. И тут
мы вступаем в область невероятного. Невероятное встречается в нашей жизни
довольно часто. Правда, далеко не все окружающие нас чудеса так же
экзотичны, как история о кладбищенском воре из Египта, который попытался
избить финского стряпчего обледеневшей ящерицей; в то же время окружающие
нас чудеса отнюдь не менее невероятны оттого, что в них не фигурируют
замороженные игуаны. Невероятное является нам не только в образе
замороженной игуаны, но и в образе нелюбимой мебели, соседа-домоседа,
неразделенной любви и неинтересной работы.
Невероятное, иными словами, - это высшее проявление вероятного.


В лавке старьевщика

Старьевщик провожает Никки глазами; он рад, что ему удалось лицезреть
униженную красоту (а еще говорят, что красивым сопутствует удача!), и
разочарован, что не смог выжать из нее побольше слез. То же, что Никки
сбросила с себя маску страдалицы еще до того, как зажала в кулачке десять
фунтов, - не в счет. Глупость не мелочна.
Надо бы сориентироваться. Что может быть страшнее, чем неожиданно
обнаружить у себя за спиной амфору высотой восемь футов, которая вдобавок
строит тебе гримасы?! Люди в таких случаях склонны во всем обвинять себя,
они перестают верить своим глазам и теряют покой. Вот почему примерно раз в
триста лет я над собой работаю.
Даже для меня, повидавшей в своей керамической жизни немало, условия
здесь не самые лучшие: с потолка стекает какая-то вонючая жижа. На стенах,
в шестнадцати местах, - плесень. О бактериях я уж и не говорю. Не успела я
припомнить триста девятнадцать ситуаций, когда мне пришлось еще хуже, чем
сейчас, как в лавку вошла женщина.
Впрочем, те, кто не обладает моей обостренной наблюдательностью,
женщину в этом существе могли бы с первого взгляда и не признать.
Очень крупная. Верно, это не самая крупная женщина из всех, кого мне
приходилось видеть, но в моей коллекции она занимает почетное шестое место,
отставая от женщины, вошедшей в первую пятерку, всего на пять фунтов. Весит
она от трехсот тридцати двух до трехсот тридцати пяти фунтов - столько же,
сколько пять спяших шумерских уток (весом в два таланта, разуме-е-е-ется)
или же почти три тысячи бездыханных полевок. (Меры веса и длины, к слову
сказать, не менее важны, чем правила, ибо без них мы лишаем себя
удовольствия обманывать: племена, которые разводили полевок и использовали
их в качестве меры веса, стали вскоре их откармливать или же просто
набивать песком; подобная мера веса, при всей ее очевидности, так и не
привилась, однако лично мне всегда нравилась.)