"Ф.Скотт Фицджеральд. Крушение" - читать интересную книгу автора

оставалось сил думать над проблемами более общими.
Десять лет назад жизнь, по сути, была для меня делом сугубо личным. Мне
приходилось уравновешивать в себе сознание безнадежности моих усилий и
необходимости продолжать борьбу, уверенность в том, что крах неизбежен, и
решимость "добиться успеха" - более того, нужно было совладать еще с одним
конфликтом: высокие порывы влекли меня к будущему, но в душе скапливался
мертвый груз прошлого. И если бы мне все это удалось, невзирая на обычные
трудности - семейные, личные, профессиональные, - тогда мое "я"
по-прежнему неслось бы, подобно стреле, выпущенной из никуда в никуда и
летящей с такой быстротой, что лишь земное притяжение способно в конечном
счете прервать ее полет.
И так шло целых семнадцать лет, с перерывом в год как раз посредине,
когда я дал себе побездельничать и передохнуть; все время наваливалась
тяжкая работа, но мне она казалась только прекрасным занятием, которое
поможет заполнить завтрашний день. Да, конечно, я жил несладко - и все же:
"Лет до сорока девяти все будет в порядке, - говорил я себе. - На это я
могу рассчитывать твердо. А для человека, прожившего такую жизнь, как моя,
большего и не требуется".
И вот, не дожив десяти лет до положенных сорока девяти, я вдруг понял,
что до времени потерпел крушение.


По-разному можно терпеть крушение: отказывает что-то у тебя в мозгу, и
тогда решения за тебя начинают принимать другие; или что-то случается с
твоим телом, и тогда остается только капитулировать перед стерильным миром
больницы; или что то происходит с твоими нервами. В своей неприятной книге
Уильям Сибрук, любуясь самим собой и подводя к умилительному, как в кино,
финалу, рассказывает, каким образом он оказался на иждивении общества.
Алкоголиком его сделало или, во всяком случае, побудило сделаться нервное
расстройство. Пишущий эти страницы ничего подобного не пережил - в то
время он уже полгода не пил ничего, даже пива; и тем не менее у него тоже
начали сдавать именно нервы - он слишком часто выходил из себя, слишком
часто плакал.
К тому же (вспомните мою предпосылку, что жизнь бьет нас хитро и
по-разному) сознание краха пришло не под непосредственным воздействием
удара, а во время передышки.
Незадолго до того я побывал у видного врача и выслушал его суровый
приговор. После этого визита я с удивляющей меня теперь невозмутимостью
продолжал жить прежней своей жизнью, заниматься прежними своими делами и в
отличие от героев в книжках не думал и не печалился о том, как много
остается мною не сделанного и что же будет с такими-то и такими-то моими
обязательствами; у меня было достаточное обеспечение на будущее, да я и
раньше не так уж ревниво оберегал вверенное мне добро, в том числе
собственный талант.
Но неожиданно во мне пробудилась инстинктивная и настоятельная
потребность остаться наедине с собой. Я решительно никого не хотел видеть.
Всю жизнь я видел слишком много людей; не могу сказать, чтобы я так уж
легко входил в компанию, но, с другой стороны, я с необычайной легкостью
отождествлял себя, свои мысли, свою жизнь с жизнью всех тех общественных
слоев, которые узнавал из непосредственного общения. Вечно я кого-то