"Николай Тимонович Федоров. При свече " - читать интересную книгу автора

света нет, родителей нет, ну она и уйдёт.
- А что толку, - сказал я. - Уйдёт, а завтра снова придёт.
- Ну, завтра... Кто там знает, что завтра будет.
- Глупо, - сказал я.
- Нет, не глупо, - упрямо повторил Генка. - Света не будет, родителей
пока нет...
- Ну, заладил, как пономарь. Вот мне папа недавно одну интересную
штуку рассказывал. Раньше, давно, при царе ещё, преступников не только на
каторгу отправляли, но и ко всяким телесным наказаниям приговаривали. Так
вот, писатель Достоевский вспоминает такие случаи, когда каторжники перед
самой экзекуцией из тюрьмы бежали или ещё какое-нибудь преступление
делали. Прямо там, в тюрьме. Пусть, значит, снова следствие будет, суд
будет, только чтобы оттянуть эту самую экзекуцию.
- Зачем это ты мне всё говоришь? - с подозрением спросил Генка.
- А затем, - сказал я, - что ты мне этих самых каторжников
напоминаешь.
- Да отстань ты со своими каторжниками! - разозлился Генка. - Подумал
бы лучше, как выкрутиться.
- А чего тут думать, - сказал я. - Хочешь, чтобы свет в квартире
погас? Пожалуйста. Вывинти пробки - и все дела.
- Гений! - сказал Генка и просиял. - Фарадей! Так мы и сделаем. Света
нет, родителей нет, она и уйдёт. Ну, чего ей без света сидеть.
Я понял, что Генка вбил себе в голову эту дурацкую идею и что
никакими силами её теперь оттуда не вышибешь.
Через десять секунд света в квартире не было.
- Темно-то как, - сказал Генка.
- Темно, - согласился я.
- Это хорошо, - сказал Генка. - В такой темнотище долго не усидишь.
И тут раздался стук в дверь. Генка, робея, пошёл открывать, а я
остался в комнате.
- Дома родители? - услышал я металлический голос Ирины Васильевны.
- Н-нету, - заикаясь ответил Генка. - С работы вот ещё не пришли.
- Ничего, я подожду. Я никуда не тороплюсь. И включи же наконец свет!
- И свету нету, - сказал Генка. - Прямо сейчас взял вдруг и погас.
Пробки, наверное, перегорели. Или это... напряжение куда-нибудь упало.
- Неважно, - прервала Генкино бормотание Ирина Васильевна. -
Разговаривать можно и в темноте. Я не в шахматы пришла играть. Проводи
меня. И дай хоть руку, что ли! Ничего ж не видно.
В дверях комнаты появились смутные силуэты учительницы и Генки.
Ирина Васильевна села на диван, а Генка остался стоять.
Наступило молчание.
И тут я понял, в каком дурацком положении я оказался. Я сидел на
стуле в совершенно тёмном углу комнаты, и учительница совершенно не
подозревала о моём присутствии. Мне стало совсем неловко, и я, чтобы
как-то дать о себе знать, легонечко так начал покашливать.
- Ой, что это! - испуганно вскрикнула Ирина Васильевна. - Тут ещё
кто-то?!
- Это я, Ирина Васильевна, - сказал я. - Я тут в углу.
- Господи, Крылов! Как ты меня напугал. Гена, да найди же хоть свечку
Какую-нибудь! Нельзя же так!