"Уильям Фолкнер. Осень в дельте" - читать интересную книгу автора

сладит с этим дерьмовым австрийским маляром, как бы он там себя ни
величал. Мой папаша и другие вроде него были похлеще тех, кого ты боишься,
и уж как старались разодрать страну надвое, да и то у них ничего не
выгорело.
- А что нам осталось? - спросил Бойд. - Половина народа без работы,
половина фабрик бастует. Слишком много хлопка, зерна и свиней, а людям
жрать нечего и не во что одеться. Слишком много "пушек вместо масла", да и
пушки...
- Нам-то остался охотничий лагерь... если мы когда-нибудь до него
доберемся, - сказал Лигейт. - Не говоря уже о ланях.
- Самое время вспомнить о ланях, - сказал Маккаслин. - И о ланях и об
оленятах. Если люди когда и дрались с божьего благословения, то разве что
защищая своих ланей и своих оленят. И ежели, неровен час, дело дойдет до
драки, не вредно об этом вспомнить.
- Неужели, прожив шестьдесят лет, вы не заметили, что в женщинах и
ребятишках никогда не бывает нехватки?
- Может, поэтому меня сейчас и тревожат только те десять миль по реке,
которые нам остались до стоянки, - сказал Маккаслин. - А ну-ка, давай
быстрее!
Они поехали дальше. Скоро они уже мчались опять с той быстротой, с
какой вел машину Бойд. Он не спрашивал, нравится ли это остальным, и не
предупредил, когда вдруг затормозил машину на полном ходу. Маккаслин
успокоился, вглядываясь, как и каждый ноябрь - а их прошло уже больше
пятидесяти, - в землю, менявшуюся на глазах. Сначала тут были только
маленькие старинные города вдоль реки и старинные маленькие города у
подножия гор, и плантаторы - сначала с горсткой невольников, а потом
батраков - отвоевывали у непроходимых, болотистых зарослей тростника и
кипариса, эвкалипта и можжевельника, дуба и ясеня полоски земли под
хлопок, которые с годами превратились в поля, а потом в плантации, а
оленьи и медвежьи тропки в дороги, а потом в шоссе, и вдоль них по берегам
рек выросли новые города. Таллахатчи и Санфлауэр, слившись, стали зваться
Язу - Рекою мертвых племен чокто - пустые, медлительные, черные, одетые в
тень воды, где почти не заметно течения; раз в год они и впрямь
останавливались, а потом поворачивали вспять, разливались, затопляли и без
того плодородные земли, а потом снова входили в берега. Теперь уж от всего
этого почти ничего не осталось. Теперь, отправляясь из Джефферсона, надо
проехать двести миль, чтобы добраться до лесной глухомани и поохотиться;
теперь земля обнажена от плавной линии первых холмов на востоке до высокой
каменной дамбы на западе и выше человеческого роста заросла хлопком для
веретен всего мира - тучная черная земля, бескрайняя земля, плодоносная
вплоть до самого порога хижины негра, который ее возделывает, или жилища
белого, который ею владеет; она сводит в могилу охотничьего пса за год,
мула за пять и человека за двадцать лет; земля, на которой сверкают
неоновые огни бесчисленных городков и по широким, точно по линейке
расчерченным дорогам несется поток автомобилей последней марки, но где
единственным надежным свидетельством пребывания человека кажутся громадные
сараи с машинами для очистки хлопка, хоть и собранные наспех из листового
железа в одну неделю, потому что никто здесь, даже миллионер, не строит
для жилья ничего, кроме четырех стен и крыши, зная, что не реже, чем раз в
десять лет, дом будет затапливать до второго этажа и все внутри погибнет;