"Уильям Фолкнер. Осень в дельте" - читать интересную книгу автора

катера - палаток, печки, постелей, провизии для них и для собак, которой
должно хватить, пока не настреляют дичи. Двоих негров он послал нарубить
дров, остальные разбили палатку под кухню, растопили плиту и начали
готовить ужин; в это время большую палатку еще только растягивали на
кольях. А когда спустились сумерки, он поехал за реку, туда, где, фыркая и
пятясь от воды, ждали кони. Он собрал поводья и, понукая коней одним
только голосом, загнал их в воду и заставил плыть рядом с лодкой.
Торчавшие из воды конские головы, словно были подвешены к его слабым
старческим рукам; потом лошади, тяжело дыша и вздрагивая, одна за другой
растянулись на отмели, белки у них в темноте испуганно поблескивали, но та
же немощная рука и властный голос подняли их, и они, брыкаясь и
разбрызгивая воду, вскарабкались на берег.
А тут поспел и ужин. Кругом сгустилась тьма, только между поверхностью
реки и пеленой дождя заблудился какой-то неясный отсвет. Старик налил себе
виски и сильно разбавил его водой; они ели, стоя в грязи под натянутым
брезентом. Старший из негров уже покрыл его прочную, видавшую виды
железную койку матрацем, на котором было жестковато спать, застелил
вытертыми, не раз стиранными одеялами - с годами они грели все меньше и
меньше. Оставшись в мешковатом шерстяном белье, аккуратно сунув очки в
потертом футляре под подушку, чтобы их можно было сразу же достать, он
умостил свое худое тело в давно промятую в матраце впадину, вытянулся на
спине, скрестив на груди руки, и закрыл глаза, слушая, как ложатся
остальные и последние разговоры переходят в храп. Тогда он открыл глаза и
стал глядеть вверх на неподвижный брезентовый купол, по которому
беспрерывно шелестел дождь, на медленно гаснущий отсвет огня из железной
печурки: тот все темнел и темнел, пока самый молодой из негров,
прикорнувший специально для этого на досках перед печуркой, не
приподнялся, чтобы подбросить дров, а потом снова улегся спать.
Когда-то у них был охотничий домик. Давно - двадцать, тридцать, даже
сорок лет назад, когда лес был всего в тридцати милях от Джефферсона, а
старый майор де Спейн, командир кавалерийского полка, где служил отец
Маккаслина в тысяча восемьсот шестьдесят первом, шестьдесят втором,
шестьдесят третьем и шестьдесят четвертом году, первый, кто взял его с
собой в лес, владел здесь восемью или десятью угодьями. Тогда еще был жив
Сэм Фазерс - полуиндеец, внук вождя чикасо, и полунегр, - он научил
Маккаслина, как и когда стрелять; вот на такой же ноябрьской зорьке, какая
будет завтра. Сэм Фазерс повел его прямо к громадному кипарису, зная, что
олень пройдет именно там, потому что в жилах у Фазерса текло то же самое,
что и у оленя, и они стали, прислонившись к могучему стволу, старик и
двенадцатилетний мальчик, а вокруг ничего, только предутренняя мгла, и
вдруг из ничего появляется олень, дымчато-серый, быстроногий, и Сэм Фазерс
говорит: "Ну! Стреляй скорее, но смотри не торопись!", и ружье медленно
поднялось и бабахнуло, и он подошел к оленю, который лежал, словно
нетронутый, словно замер на бегу, и мальчик приколол его ножом, а Сэм
Фазерс окунул его руки в горячую кровь и начертил на его лбу навечно знак,
а он стоял, сдерживая дрожь, покорно, но не без гордости, хотя
двенадцатилетний мальчик еще не мог выразить свою мысль: "Я убил тебя, но
не стыдись, что прощаешься с жизнью из-за меня, какой бы невзрачный я ни
был. Отныне жизнь моя всегда будет означать твою смерть". Вот тогда у них
был охотничий домик. Кров, под которым он каждую осень проводил две