"Уильям Фолкнер. Волосы" - читать интересную книгу автора

Мэтт говорил, поглядел он раз, как она идет мимо, и понял вдруг: а
ведь она без чулок ходит. Стал, говорит, я припоминать и не припомнил, чтоб
она когда чулки носила летом, потом понял - не то он заметил, что на ней
чулок нет, а ноги ее взрослые, женские ноги. Это в тринадцать-то лет.
Вот я и говорю, против натуры не попрешь. Так что не ее в том вина. И
не Берчетта. Да что говорить, никто так не жалеет девчонок этих скверных,
бедолаг этих, кому несчастье выпало созреть до поры, как наш брат, мужики.
Вы посмотрите, как они, мужики то есть, Пинкертона оберегали. Даже когда
про нее узнали, когда пошла о нем молва, ни один при Пинкертоне и слова не
проронил. Видать, считали, что он тоже знает, что и до него слухи дошли, но
в парикмахерской о ней судачили, только если Пинкертон куда выходил. Да и
другие его тоже жалели; ведь не было в городе человека, который не видел,
как Пинкертон из окна парикмахерской глядит на нее, да и на улице глаз с
нее не сводит, как он подгадывает подойти к кино, когда выпускают народ, и
она выходит оттуда с каким-нибудь парнем - ей ведь четырнадцати не было, а
уж начала гулять. Говорили, что она к парням крадучись убегала из дому и
так же крадучись домой возвращалась, а миссис Берчетт думала - она у
подруги сидит.
При Пинкертоне о ней никогда не говорили. Подождут, пока он уйдет
обедать или уедет в апреле в отпуск этот свой двухнедельный, о котором так
и не удалось разузнать ничего - ни куда он ездит, ни зачем. Только он
уезжал, а девчонка болталась по городу, играла с огнем, и ясно было, что не
миновать ей рано или поздно беды, даже если Берчетту о ее делишках и не
доложат прежде. Школу она забросила еще год назад. Берчетт и миссис Берчетт
думали весь тот год, что она каждый день ходит в школу, а она туда и носу
не казала. Кто-то - не иначе кто из школьников, она ведь всех привечала без
разбору: школьников, женатых, всяких-любых - доставал ей табель каждый
месяц, и она сама его заполняла и несла домой миссис Берчетт на подпись.
Диву даешься, как мужчины, если любят женщину, обманывать себя позволяют.
И вот она бросила школу и пошла работать в магазин стандартных цен.
Она приходила стричься в парикмахерскую - размалеванная, в дешевых пестрых
платьишках в обтяжку, и лицо у нее было и недоверчивое, и нахальное, и
скромное разом, и волосы чем-то склеены, и на щеках выложены завитки. Но
чем бы она ни мазала их, цвет их, желто-бурый, не менялся. Волосы ее не
менялись вовсе. Она не всегда садилась в кресло к Пинкертону. Даже если его
кресло пустовало, она иной раз садилась к другому и болтала с
парикмахерами, и парикмахерскую наполнял ее смех и запах духов, и ноги ее
далеко торчали из-под простыни. Пинкертон и не глядел в ее сторону. Даже
если свободен был, все равно казался занятым: вид озабоченный, глаза книзу
- видать, нарочно притворялся занятым, прятался за этим притворным видом.
Так обстояли дела, когда две недели назад уехал он в свой апрельский
отпуск, а куда - в городе перестали гадать уже десять лет назад. Я до
Джефферсона добрался дня через два после его отъезда и зашел в
парикмахерскую. Там говорили о нем и о ней.
- А что, он еще дарит ей подарки на Рождество? - говорю я.
- Он ей часы купил два года назад, - говорит Мэтт Фокс. - Шестьдесят
долларов отдал.
Макси брил клиента. Тут он остановился - бритва в мыльной пене застыла
в руке.
- Разрази меня гром, - говорит. - Значит, он... Выходит, он первым