"Бернар Ле Бовье де Фонтенель. Рассуждения о религии, природе и разуме " - читать интересную книгу автора

природу не одурачишь: смерть придет как обычно.

Герострат, Деметрий Фалерский

Герострат. Триста шестьдесят статуй[37] воздвигнуто в Афинах в вашу
честь! Это уж слишком.
Деметрий Фалерский. Я захватил власть в Афинах: после этого было не так
уж трудно добиться от народа статуй.
Герострат. И вам это нравилось - быть воспроизведенным триста
шестьдесят раз и встречать во всем городе только самого себя?
Деметрий Фалерский. Признаюсь, да. Но увы! Радость эта была
недолговечной. Фортуна повернулась ко мне спиной. В течение суток в городе
не осталось ни одной моей статуи: их повалили, их просто разбили на мелкие
куски!
Герострат. Какая ужасная превратность судьбы! И кем же он был - тот,
кто совершил столь великий подвиг?
Деметрий Фалерский. Это был Деметрий Полиоркет, сын Антигона.
Герострат. Деметрий Полиоркет! Хотел бы я быть на его месте! Какое же
он получил огромное удовлетворение, сокрушая так много статуй, воздвигнутых
ради одного-единственного человека!
Деметрий Фалерский. Подобное желание вполне достойно того, кто сжег
эфесский храм. Характер ваш с тех пор не изменился.
Герострат. Меня уже достаточно попрекали этим эфесским пожаром. По всей
Греции поднялся страшный шум. Право, это очень печально! Люди совсем не
способны здраво судить о вещах.
Деметрий Фалерский. Мне очень кажется, будто вы жалуетесь на
несправедливость людей, посмевших выказать отвращение к столь великолепному
деянию, а также на закон, которым эфессцы навеки запретили кому-либо
произносить имя Герострата.
Герострат. У меня нет ни малейших основании жаловаться на последствия
этого закона: эфессцы были простаками, так и не понявшими, что запрет
произносить чье-либо имя делает это имя бессмертным. И на чем, собственно,
был основан их закон? Я пылал непомерным желанием заставить людей о себе
говорить, и я поджег их храм. Не должны ли были они почитать себя
счастливыми от того, что честолюбие мое не обошлось им дороже? Дешевле они
не могли отделаться! Другой, быть может, сокрушил бы весь город и все их
великое государство.
Деметрий Фалерский. Послушать вас, так можно подумать, будто вы были
вправе ничего не щадить ради того, чтобы заставить людей о вас говорить, и
что люди должны почитать благодеянием все то зло, которое вы не успели
свершить.
Герострат. Легко вам рассуждать о моем праве сжечь эфесский храм. И
потом, зачем его построили с таким искусством и великолепием? Разве замысел
архитектора состоял не в том, чтобы обессмертить свое имя?
Деметрий Фалерский. Это очевидно.
Герострат. Ну что ж, значит, это было сделано также и для того, чтобы
прославить имя Герострата - того, кто этот храм сжег!
Деметрий Фалерский. Великолепное рассуждение! Да почему вам дозволено
во имя своей славы разрушать чужие творения?
Герострат. Вот именно! Тщеславие, воздвигшее этот храм руками другого