"Фредерик Форсайт. Призрак Манхэттена" - читать интересную книгу автора

покинул меня, убежав с другой женщиной.
- Ты должна простить им, дитя мое. Прощение есть часть раскаяния.
- О, я прощаю им, Отец мой. Я давно простила. Но у меня была дочь, Мэг,
тогда всего шести лет от роду. Была ярмарка в Нейи, и я повела ее на ярмарку
в одно воскресенье. Там были каллиопы и карусели, паровые двигатели и
дрессированные обезьянки, которые подбирали сантимы для шарманщика. Мэг
никогда прежде не видала ярмарку. Но здесь, также, было шоу уродов. Ряд
палаток, на которых рекламные надписи представляли всемирно известных
акробатов-карликов, человека, так густо покрытого татуировкой, что нельзя
было увидеть его кожу, чернокожего человека с костью в носу и заостренными
зубами, женщину с бородой.
В конце ряда было что-то вроде клетки на колесах, с прутьями с почти
футовыми промежутками и отвратительно грязной соломой на полу. Хотя ярко
светило солнце, в клетке было темно, так что я всмотрелась, желая увидеть,
что за животное там, внутри. Я услыхала лязг цепей и увидела что-то лежащее,
зарывшееся в солому. Именно тогда и появился человек.
Он был здоровенный и крепко сбитый, с красным грубым лицом. На шее у
него висел на ремне лоток с кусками лошадиного навоза, собранного в загоне,
где держались пони, а также гнилые фрукты. "Давайте, дамы, - сказал он, -
попробуйте попасть в монстра. Один сантим за бросок". Затем он обернулся к
клетке и прокричал: "А ну давай, иди сюда или сам знаешь, что с тобой
будет". Цепи снова заклацали, и что-то похожее больше на животное, нежели на
человека, выползло на свет, ближе к решеткам.
Это действительно был человек, хотя подобное описание с трудом
подходило к нему. Мужского пола, в лохмотьях, весь в грязи, грызущий яблоко.
Очевидно, ему приходилось питаться лишь тем, чем в него бросались люди.
Нечистоты облепили его худенькое тело. На его запястья и лодыжки были надеты
наручники, впивающиеся в плоть, оставляя раны, в которых извивались личинки
насекомых. Но именно его лицо и вся его голова заставили Мэг расплакаться.
Череп и лицо было ужасно обезображены, на голове торчало лишь несколько
клочьев грязных волос. Лицо было перекошено на одну сторону, словно
давным-давно по нему ударили чудовищным молотом, и весь его облик был
каким-то бесформенным, словно потекший воск свечи. Глаза были глубоко
посажены в сморщенных и деформированных глазницах. Только часть рта и
челюсти избежали деформации и выглядели как нормальное человеческое лицо.
У Мэг в руках было яблоко в сладкой глазури. Не знаю почему, но я
забрала у нее яблоко, подошла к решеткам и протянула его человеку в клетке.
Тот здоровенный краснолицый человек рассвирепел, крича, что я лишаю его
средства к существованию... Я не обратила на него внимания и вложила сладкое
яблоко в грязные руки сидящего в клетке. И заглянула в глаза этого
уродливого монстра.
Отец мой, 35 лет назад, когда балет был временно распущен из-за
франко-прусской войны, я была среди тех, кто ухаживал за молодыми ранеными
военными, вернувшимися с фронта. Я видела людей в агонии, я слышала их
крики. Но никогда я еще не видела такой боли, как в глазах этого человека.
- Боль есть часть человеческого существования, дитя мое. Но то, что ты
сделала в тот день со сладким яблоком, было не грехом, а актом сострадания.
Я должен услышать о твоих прегрешениях для их отпущения.
- Но тем же вечером я вернулась на ярмарку и украла его.
- Что ты сделала?