"Анатоль Франс. Новеллы (Дочь Лилит, Валтасар)" - читать интересную книгу автора

ртом.
Я бросился ему на шею и, рыдая, воскликнул:
- Отец мой, отец мой, я пришел к вам, ибо я согрешил! Отец мой, старый
мой учитель, ваша глубокая и таинственная мудрость ужасала меня, но вы
успокаивали мою душу, ибо открывали передо мной свое любящее сердце, спасите
же вашего сына, стоящего на краю бездны. О мой единственный друг, вы один
мой наставник, спасите, просветите меня.
Он обнял меня, улыбнулся с бесконечной добротой, в которой я не раз
убеждался в моей ранней молодости, и, отступя на шаг, как бы для того, чтоб
лучше разглядеть меня, сказал: "Да хранит вас бог!" - приветствуя меня по
обычаю своего края, ибо господин Сафрак родился на берегу Гаронны среди тех
знаменитых виноградников, которые как бы олицетворяют его душу, щедрую и
благоуханную.
После того как он с таким блеском читал философию в Бордо, Пуатье и
Париже, он испросил себе одну-единственную награду - бедный приход в том
краю, где он родился и хотел умереть. Вот уже шесть лет он священствует в
глухой деревне в Артиге, соединяя смиренное благочестие с высокой ученостью.
- Да хранит вас бог, сын мой, - повторил он. - Я получил письмо, где вы
сообщаете о своем приезде, оно меня очень тронуло. Значит, вы не забыли
вашего старого учителя!
Я хотел броситься к его ногам и снова прошептал: "Спасите меня,
спасите!" Но он остановил меня движением руки, властным и в то же время
ласковым.
- Ари, - сказал он, - завтра вы расскажете то, что у вас на сердце. А
сейчас обогрейтесь, потом мы поужинаем, вы, должно быть, и озябли и
проголодались.
Служанка подала на стол миску, откуда поднимался душистый пар. Это была
старуха в черной шелковой косынке на голове, в морщинистом лице которой
удивительно сочеталась природная красота с безобразием одряхления. Я был в
глубоком смятении, однако покой этого мирного жилища, веселое потрескивание
сухих веток в камине, уют, создаваемый белой скатертью, налитым в стаканы
вином, горячими блюдами, постепенно овладевал моей душой. За едой я почти
позабыл, что пришел под этот кров, дабы смягчить жестокие угрызения совести
обильной росой покаяния.
Господин Сафрак вспомнил давно минувшие дни, которые мы провели в
коллеже, где он преподавал философию.
- Ари, - сказал он, - вы были моим лучшим учеником. Ваш пытливый ум
постоянно опережал мысль учителя. Потому-то я сразу привязался к вам. Я
люблю смелость в христианине. Нельзя, чтоб вера была робкой, когда безбожие
выступает с неукротимой дерзостью. В церкви остались ныне только агнцы, а ей
нужны львы. Кто вернет нам отцов и ученых мужей, взгляд которых охватывал
все науки? Истина подобна солнцу, - взирать на нее может только орел...
- Ах, господин Сафрак, как раз вы смело смотрели в лицо истине, и ничто
не могло вас ослепить. Я помню, что ваши суждения смущали иногда даже тех из
ваших собратьев, которые восхищались святостью вашей жизни. Вы не боялись
новшеств. Так, например, вы были склонны признать множественность обитаемых
миров.
Взор его загорелся.
- Что же скажут робкие духом, когда прочтут мою книгу? Ари, под этим
прекрасным небом, в этом краю, созданном господом с особенной любовью, я