"Анатоль Франс. Чудо, сотворенное сорокой ("Рассказы Жака Турнеброша") " - читать интересную книгу автора

и отдуваясь на крутых подъемах, а затем тянулись стада быков и баранов,
которых гнали на убой.
В один из этих дней, прислонясь к стене епископского подворья, некий
Флоран Гильом, длинный, иссохший и черный, как виноградная лоза зимой,
пожирал глазами пилигримов и стада.
- Гляди-ка, - сказал он кружевнице Маргарите, - гляди, до чего жирна
скотина!
На что Маргарита, согнувшаяся над своими коклюшками, ответила ему:
- И впрямь здоровая да гладкая.
Им обоим никогда не доставалось много благ житейских, а теперь и вовсе
приходилось голодать. И ходила молва, что во всем повинны они сами. Как раз
в эту минуту, указывая на них пальцем с порога своей лавки, Пьер Гранманж,
торговец требухой, громко говорил:
- Грех быть милосердным к таким вот негодяем!
Этот торговец требухой хотя и не отказывал нищим в подаяния, однако
боялся погубить свою душу, благотворя грешникам, и все добрые горожане Пюи
разделяли его опасения. Справедливости ради заметим, что в расцвете своей
юности, давно, впрочем, увядшей, кружевница Маргарита не затмевала, конечно,
святую Люцию целомудрием, святую Агату стойкостью и святую Екатерину
благоразумием. Что до Флорана Гильома, то раньше он был первым писцом во
всем городе. Долгое время никто не умел лучше него переписывать молитвы к
божьей матери Пюисской. Но он чересчур любил попировать и повеселиться.
Мало-помалу рука его утратила твердость, а зрение остроту, и он уже не мог
также четко, как прежде, выводить буквы на велене. Конечно, он еще и теперь
заработал бы себе на пропитание этим ремеслом, обучая ему ребятишек в своей
нише под статуей богоматери на задней алтарной стене храма Благовещения,
потому что был человеком разумным и сведущим. Но на беду свою он призанял
однажды у мэтра Жаке Кокдуйля шесть ливров десять су, и, хотя затем, в
разные сроки, выплатил ему целых восемьдесят лавров два су, за ним все еще
значился долг в те же шесть ливров десять су по подсчету заимодавца, каковой
подсчет судья признали правильным, ибо Жаке Кокдуйль был весьма искусен в
обращении с цифрами. Поэтому в субботу, 5 марта, в день святого Феофила,
писцовое заведение Флорана Гильома, находящееся за церковью Благовещения,
было продано с молотка в пользу Жако Кокдуйля, и бедный писец остался без
крова. Однако заботами Жана Мань, церковного звонаря, и попечением божьей
матери, молитвы к которой он столько раз переписывал, Флоран Гильом находил
себе по ночам пристанище на самом верху храмовой колокольни.
Писцу и кружевнице жилось горько и трудно. Маргарите удавалось кое-как
перебиваться лишь благодаря случаю, потому что она уже утратила красоту, а
плести кружева было ей не по вкусу. Они, как могли, поддерживали друг друга,
за что горожане открыто порицали их, хотя христианам подобало бы скорее
воздать им за это хвалу.
Флоран Гильом был человек ученый. До мельчайших подробностей зная
историю чудес Черной богоматери Пюисской и весь обряд великого отпущения
грехов, он вознамерился стать проводником богомольцев, надеясь, что среди
них найдется хоть одна сердобольная душа и он своими рассказами сумеет
заработать себе на ужин. Но первые же паломники, которым он предложил свои
услуги, грубо отказались от них, потому что его рваная одежда говорила не в
пользу разумности и учености ее обладателя, и Флоран Гильом, усталый и
опечаленный, вернулся на прежнее, пригретое солнцем место у стены