"Анатоль Франс. Чудо, сотворенное сорокой ("Рассказы Жака Турнеброша") " - читать интересную книгу автора

епископского подворья, где стояла его подруга Маргарита.
- Им кажется, - горько сказал он, - что я недостаточно учен и потому не
сумею перечислить им все святыни и рассказать о чудесах нашей богоматери. Уж
не думают ли они, что мой разум ушел через дыры в одежде?
- Да нет, - возразила Маргарита, - разум-то остался, а вот тепло все
как есть ушло. Я совсем закоченела. Верно говорят, что обо всех нас, и
мужчинах и женщинах, судят по платью. Нарядись я как госпожа графиня
Клермонская, я б и сейчас еще любезникам приглянулась.
Тем временем перед ними по всей улице двигались паломники, отчаянно
проталкиваясь к святилищу, где они собирались получить отпущение всех своих
грехов.
- Они там сейчас передавят друг друга, - заметила кружевница
Маргарита. - Вот так же двадцать два года тому назад на паперти у
Благовещения задохлось до смерти двести человек, упокой, господи, их души!
Хорошее это было время: я тогда совсем молодая была.
- Что верно, то верно! В тот год, о котором ты говоришь, двести
паломников выжали друг из друга дух и ушли из этого мира в иной. А на другой
день о них уже позабыли.
Разговаривая таким образом, Флоран Гильом высмотрел в толпе толстого
богомольца, который не столь ревностно, как остальные, пробивался вперед за
отпущением грехов и в смущении медлил, боязливо озираясь но сторонам. Флоран
Гильом протиснулся к нему и почтительно поклонился.
- Мессир, - начал он, - сразу видно, что вы человек разумный и бывалый,
ибо вы не спешите за отпущением, как вон те бараны на бойню. Ведь этой
скотине до того не терпится, что задние тычутся мордой в хвост передним. А
вот вы поступаете осмотрительно. Позвольте мне быть вашим проводником, и вы
об этом де пожалеете.
Однако паломник, оказавшийся дворянином из Лиможа, ответил на тамошнем
наречии, что он обойдется без такого дрянного оборванца и сам доберется до
церкви, где ему отпустят все его прегрешения. С этими словами он двинулся
было дальше, но Флоран Гильом бросился ему в ноги и, вцепившись себе в
волосы, завопил:
- Стойте, стойте, мессир! Господом нашим и всеми святыми заклинаю вас:
не идите дальше! Иначе вы погибли - а вы не из тех, на чью смерть смотришь
без слез и без жалости. Еще два шага - и вы пропали! Ведь наверху страшная
давка. Уже целых шестьсот паломников отдали богу душу, и это еще только
начало. Разве не знаете вы, мессир, что двадцать два года назад, в лето
тысяча четыреста седьмое, в такой же день и час, на этой самой паперти было
до смерти задавлено девять тысяч шестьсот тридцать восемь человек, не считая
женщин и малых детей? Мессир, если вас постигнет такая же участь, я буду
безутешен: вы ведь такой человек, что, как вас увидишь, так и полюбишь, да
еще сразу захочешь услужить вам во что бы то ни стало.
Изумленный лиможец остановился и, видя, как человек, выкрикивающий эти
слова, рвет на себе волосы, побледнел и в страхе повернул назад. Но Флоран
Гильом, не вставая с колен, ухватил его за полу и продолжал:
- Не ходите этой дорогой, мессир! Только не этой! На ней вы можете
повстречать Жаке Кокдуйля и тогда сразу превратитесь в камень. Лучше вам
василиска встретить, чем Жаке Кокдуйля! Знаете, что вам надо сделать, если
вы в самом деле человек благоразумный и осторожный, каким кажетесь с виду, и
если вы хотите долгой жизни и спасения души? А вот послушайте. Я бакалавр.