"Дик Фрэнсис. Смерть на ипподроме" - читать интересную книгу автора

Раз так, нам следует отложить по пять фунтов для вдовы, - предложил Питер
Клуни, невысокий, тихий молодой человек, склонный поддаваться мгновенным
вспышкам жалости к другим, как и к самому себе.
- Ни черта подобного! - отрезал Тик-Ток, открыто его недолюбливавший. -
Десять фунтов - это десять фунтов, а миссис Арт купается в деньгах да еще носик
задирает. Если кто-нибудь увидит, как я с ней здороваюсь, ему здорово повезет.
- Это было бы знаком уважения, - упрямился Питер. Стараясь избежать
воинственного взгляда Тик-Тока, он взирал на нас со слезами на глазах.
Я сочувствовал Тик-Току. Наравне с ним я нуждался в деньгах. А миссис Арт
обдавала меня, как и остальных рядовых жокеев, особой, свойственной ей одной
ледяной холодностью, Если мы соберем ей по пятерке в память об Арте, она не
оттает, эта светлоглазая ледяная статуя с соломенными волосами.
- Миссис Арт не нуждается в наших подачках, - сказал я, - Вспомните,
прошлой зимой она купила себе норковую шубку и отгородилась ею от нас. И кого
она знает по именам? Одного-двух. Давайте лучше закажем Арту венок и сделаем
что-нибудь полезное в память о нем. Такое, что он одобрил бы, - например,
горячие души в здешней душевой.
На угловатом лице Тик-Тока отразилось удовольствие. Питер Клуни взглянул
на меня с печальным упреком. Остальные покивали, соглашаясь.
Грэнт Олдфилд свирепо проворчал:
- Он, наверно, из-за того и застрелился, что эта бледная шлюха не пускала
его к себе в постель.
Все примолкли удивленно. "Год назад, - подумал я, - мы, наверное,
рассмеялись бы. Но год назад Грэнт Олдфилд произнес бы это со смехом, пусть и
вульгарным, но без столь грубой мрачной злобы".
Как и все мы, я понимал, что он ничуть не интересовался интимными
подробностями супружества Мэтьюзов. Но Грэнта все сильнее и сильнее сжигала
какая-то внутренняя ярость. И в последнее время он едва мог сделать самое
обычное замечание без того, чтобы не дать ей выход. Мы считали, все дело в том,
что он, не добравшись в своей карьере до самого верха, стал опускаться вниз по
лестнице успеха. Грэнт всегда был честолюбив и жесток, и в скачке у него
выработался соответствующий стиль. Но стоило ему, победив несколько раз подряд,
привлечь к себе наконец внимание публики, и один из тренеров высшего класса
Джеймс Эксминстер стал регулярно занимать его в скачках - что-то произошло, и
все испортилось. Он потерял работу у Эксминстера, и другие тренеры стали
приглашать его все реже и реже. И сегодня единственной скачкой, где он был
занят, должна была стать та, которую отменили.
Грэнт был смуглым, волосатым мужчиной лет тридцати, скуластый, с широким
искривленным носом. Мне приходилось терпеть его гораздо чаще, чем хотелось бы:
из-за того, что за нашими жокейскими костюмами присматривал один и тот же
служитель, на всех скачках наши места в раздевалке были рядом. Грэнт, не
спросив разрешения и не поблагодарив потом, часто брал мои вещи. А если ему
случалось что-нибудь сломать или испортить - категорически отрицал это.
Года два назад, когда я с ним познакомился, меня забавляли его насмешки,
Но сейчас я был сыт по горло его мрачными вспышками, его грубостью и несносным
характером.
Один или два раза я видел, как он стоял, вытянув вперед голову,
оглядываясь в недоумении вокруг, словно бык, уставший бороться с куском тряпки.
В такие минуты мне было жаль Гранта, сломленного тем, что вся его великолепная
мощь потрачена на нечто такое, во что он не смог вонзить свои рога. Но все