"Дик Фрэнсис. Игра по правилам" - читать интересную книгу автора

Я доковылял до приемного отделения, нашел Брэда, все рассказал ему и
предупредил, что мне, видимо, придется здесь задержаться, возможно, на всю
ночь.
Он жестом показал, что не возражает, и сказал, что будет где-нибудь
поблизости, а если и уйдет, то оставит у дежурного записку. Как бы там ни
было, мне будет нетрудно его найти. Кивнув, я вновь поднялся наверх и
увидел в комнате для посетителей молодую пару, погруженную в свое горе.
Жизнь их ребенка, как и жизнь Гревила, висела на волоске.
Комната была светлой, уютной, но бездушной, и, слушая редкие
всхлипывания молодой мамаши, я думал о том, сколько горя изо дня в день
приходилось видеть этим стенам. Жизнь пинает человека, как футбольный мяч,
так, по крайней мере, мне казалось. Особенно легко лично мне никогда не
бывало, однако это было в порядке вещей, это было нормально. Многим, как
мне казалось, пришлось побывать в роли футбольного мяча. Большинство
выживало. Некоторые - нет.
Гревил просто оказался в неподходящий момент не там, где надо. Из того
немногого, что я узнал в больнице, я понял, что он шел по Ипсуич-Хай-стрит
и на него с большой высоты рухнули строительные леса, которые должны были
демонтировать. Один из строителей погиб, другого с переломом бедра отвезли
в больницу. Моему же брату одна металлическая балка распорола живот, другая
вонзилась в ногу, что-то тяжелое свалилось на голову и вызвало травму
черепа с обширным кровоизлиянием. Это произошло накануне под вечер; с того
самого момента он не приходил в сознание. Его личность не могли установить
до тех пор, пока рабочие, разгребавшие обломки, не нашли его записную
книжку и не передали ее в полицию.
- А бумажник? - спросил я.
Бумажника не было. Только записная книжка, в которой на первой
странице было аккуратно написано: "Ближайший родственник - брат, Дерек
Фрэнклин", и номер телефона. До этого они не располагали ничем, кроме
инициалов Г.С.Ф., вышитых чуть выше кармана его изодранной, забрызганной
кровью рубашки.
- Шелковой рубашки, - с каким-то неодобрением подчеркнула медсестра,
словно шелковые сорочки с вышитой монограммой были чем-то аморальным.
- В карманах больше ничего не было? - поинтересовался я.
- Связка ключей и носовой платок. Больше ничего. Вам их отдадут,
разумеется, вместе с записной книжкой, часами и кольцом.
Я кивнул, не было смысла спрашивать когда.
День, странный и нереальный, тянулся, словно в искривленном времени. Я
вернулся, чтобы еще побыть с Гревилом, но он лежал неподвижно, в своем
угасающем бессознательном состоянии и уже непохожий на себя. Если Вордсворт
был прав в отношении бессмертия, то за сном и беспамятством следовало
пробуждение, и мне следовало радоваться, а не горевать.
Я вспоминал, каким он был, и о том, как складывались наши родственные
отношения.
Мы никогда не жили с ним по-семейному вместе, потому что, когда я
родился, Гревил уехал учиться в университет и устраивать свою жизнь. Когда
мне было шесть, он уже был женат, а когда мне исполнилось десять, он
развелся. На протяжении долгих лет он был как гость, которого я встречал
лишь на семейных праздниках и торжествах, становившихся все более редкими,
по мере того как наши родители старели и умирали. Затем встречи и вовсе