"Дик Фрэнсис. Осколки" - читать интересную книгу автора

для шампанского, что имелись в "Драконе". Но, невзирая на эти знаки
примирения, лицо его по-прежнему оставалось угрюмым и неприветливым.
- Мистер Логан, - сказал он официальным тоном, - я здесь ни с кем,
кроме вас, не знаком, и не говорите мне, что сейчас не время веселиться, я с
вами совершенно согласен... и не только потому, что Мартин Стакли погиб, но
и потому, что грядущий век, по всей видимости, будет еще более кровавым, чем
прошлый, и я не вижу причин праздновать обычную смену дат, тем более что и
дата-то, по всей видимости, неточная... - Он перевел дух. - А потому я решил
провести вечер у себя в номере...
Тут он внезапно осекся. Я мог бы договорить за него, но вместо этого я
просто кивнул головой, приглашая его заходить, и затворил за ним тяжелую
дверь.
- Я выпью за Мартина, - сказал я. Бакстер, похоже, обрадовался тому,
что я принял его, несмотря на то что относился ко мне с пренебрежением и
вообще годился мне в отцы. Однако страх перед одиночеством пересилил: он
положил очки на стол рядом с кассой, торжественно выбил драгоценную пробку и
выпустил на волю буйную пену.
- Пейте за кого хотите, - уныло сказал он. - Зря я, наверно, сюда
пришел...
- Не зря, - возразил я.
- Меня донимала музыка, понимаете ли...
Отдаленная музыка выгнала его из логова. Люди - животные общественные,
музыка их притягивает. Никому не улыбается провести две тысячи лет в
безмолвии.
Я посмотрел на часы. До новогодних колоколов оставалось девять минут.
Несмотря на циничное уклонение от организованного празднования и на
приступы скорби, саднившей, как свежая рана, я все равно почувствовал некое
возбуждение. Новый год - это новый шанс, еще одна возможность начать вce
сначала. Можно простить себе все прошлые ошибки... Сама новая дата таила в
себе некое обещание.
Пять минут до колоколов... и начала фейерверка. Я пил шампанское Ллойда
Бакстера, но он мне все равно не нравился.
Владелец Таллахасси получил свою сумку и переоделся в вечерний костюм с
черным галстуком. Его достаточно свободные манеры и прическа скорее
подчеркивали, чем смягчали его грозный и угрюмый облик.
Меня представили ему никак не меньше двух лет назад, и мне случалось
пить его шампанское в куда более веселых обстоятельствах, чем сегодня, но до
сих пор я к нему никогда особенно не присматривался. Однако мне удалось
припомнить, что прежде у него были густые темные волосы, а теперь, когда ему
перевалило за пятьдесят, в его шевелюре появились седые пряди, которые, на
мой взгляд, разрастались чересчур уж быстро. Черты лица у него были крупными
и массивными, почти как у кроманьонца, с мощным, выпуклым лбом и тяжелой
челюстью человека, который не позволит себя дурачить.
Возможно, в молодости Бакстер был тощим и поджарым, но к концу
двадцатого века он обзавелся крепкой и толстой шеей и массивным брюшком
председателя совета директоров. Бакстер больше походил на бизнесмена, чем на
землевладельца, и это впечатление не было обманчивым: землю и скаковых
лошадей он приобрел на деньги, вырученные от продажи контрольного пакета
акций.
Бакстер не раз сурово говорил мне, что не одобряет молодых людей,