"Герберт Франке. Наследники Эйнштейна (Сб. Неувязка со временем)" - читать интересную книгу автора

смастерить его самому.
- Захотелось? И поэтому вы пошли на преступление? - Инспектор покачал
головой. - Но продолжайте! А этот пылесос? Зачем вы его разобрали? В этом
ведь не было ни малейшей необходимости.
- Нет, - сказал Джеймс, а потом крикнул: - Нет, никакой необходимости не
было! Но я уже полтора месяца сижу в этой камере - без радио, без видеофона,
без журналов! Мне скучно, если вы понимаете, что это такое! А заглядывать в
нутро разных приборов мне просто занятно. Меня интересует, для чего они
предназначены: всякие там рычаги, винтики, шестеренки! Что вы от меня
хотите: меня скоро переориентируют...
Он упал на кровать и повернулся лицом к стене.
- Не исключено, что обойдемся без переориентации, - сказал инспектор,
глядя на него сверху. - Все будет зависеть только от вас, Форсайт.
Целую неделю Джеймс Форсайт беспокойно блуждал по городу, спускался на
эскалаторах в торговые этажи, поднимался на подвесных лифтах высоко над
проемами улиц. Он еще не пришел в себя после долгого заключения. Колонны
машин на этажах, предназначенных для автотранспорта, и встречные людские
потоки на пешеходных мостах приводили его в замешательство. Воздушными такси
он не пользовался: после долгого пребывания в замкнутом пространстве
опасался головокружения.
И все-таки вновь обретенная свобода казалась ему нежданным подарком. Он
старался забыть, что получил ее временно, что это лишь отсрочка, если он не
выполнит своего задания. Он надеялся выполнить его.
Джеймс Форсайт никогда не отличался особой верой в собственные силы.
Сложения он был хрупкого, часто страдал головными болями и уже несколько раз
подвергался терапевтическому лечению в "эйфориуме". Но еще большие страдания
причиняла ему необъяснимая склонность, заставлявшая его постоянно думать о
машинах и о том, как они действуют. Он сам сознавал необычность этого
влечения. Много раз пытался подавить его в себе, побороть это стремление к
запретному, которое даже не дарило ему радости, а только мучило, потому что
никогда не приводило к желанной цели: стоило ему разобраться в назначении
какого-нибудь колесика или винтика, как тотчас же возникали вопросы о более
сложных взаимосвязях, и его неудача - он был уверен, что никогда не
достигнет конечной цели, не найдет исчерпывающего объяснения, - навевала на
него тоску и приводила в отчаяние. Причем все это происходило помимо его
воли: он не был ни бунтарем, ни тем более героем и всецело находился во
власти одного-единственного желания - излечиться от своей мучительной
болезни и сделаться заурядным и законопослушным гражданином. Сейчас он стоял
перед дверью Евы Руссмоллер, внучки последнего, после Эйнштейна, великого
физика, того самого человека, который около восьмидесяти лет назад поклялся
больше никогда не заниматься наукой. Сдержал ли он свою клятву? Джеймсу было
знакомо наваждение, которое охватывало каждого, кого увлекли физические
опыты, и он сомневался, чтобы человек, однажды вкусивший этой отравы,
когда-либо отказался от нее. Поможет ли ему Ева Руссмоллер установить связь
с тайной организацией, с людьми, которые подпольно продолжают заниматься
наукой и по сей день работают над решением технических задач? Он почти не
рассчитывал на успех, но после того, как все предыдущие попытки завершились
неудачей, оставалось лишь попытаться здесь. Адрес ему дали в полиции.
Женщина, которая открыла ему дверь, и была, надо полагать, Евой
Руссмоллер. Стройная, пожалуй даже худая, бледная, с большими испуганными