"Герберт Франке. Сириус транзитный" - читать интересную книгу автора

2-й полицейский. Предъяви-ка документы, парень!
Барри подносит руку к нагрудному карману, но полицейский прижимает его
к стене и сам достает бумажник. Открывает, рассматривает удостоверение.
2-й полицейский. Тут написано: Бартоломью Гриффингер.
Барри. Правильно, Гас тоже Гриффингер, он просто укоротил нашу фамилию.
1-й полицейский. Ну вот что, парень: нам в городе чокнутые не нужны. А
уж такие, которые с полицией пререкаются, тем более.
Между тем второй полицейский, покопавшись в бумажнике, достает оттуда
пачку стодолларовых банкнотов.
2-й полицейский. Хэнк, глянь-ка.
Первый полицейский оторопело смотрит на него, потом пожимает плечами.
1-й полицейский (тихо). Тогда он, должно быть, и правда не из этих...
(Громче.) Похоже, ошибочка вышла, мистер. Вот ваш бумажник, возьмите,
пожалуйста. Желаем хорошо повеселиться в городе! Но я бы на вашем месте
шутил поосторожнее!
Вернув Барри документы и деньги, они небрежно козыряют, садятся в
машину и беззвучно трогают с места. Барри смотрит им вслед, потом, бегло
взглянув на видеофоны, пожимает плечами, садится в машину и запускает мотор.

Длинные улицы, прорезанные по лучу лазера, сотни, тысячи улиц, во всех
направлениях, сомкнутый строй фасадов, пластмассовая кладка стен-розовых,
бледно-зеленых, желтых. Одинаковые дома, одинаковые улицы, одинаковые
города, выстроенные по одинаковым планам, подчиняющиеся одинаковым
инструкциям, пронумерованные с севера на юг, с запада на восток и все же
дремучие, словно джунгли, от беспросветного однообразия, вечный повтор,
поменяй местами-никто и не заметит.
Ни деревца кругом, ни кустика. Лишь высокие стебли-мачты криптоновых
фонарей, кряжистые пни водоразборных колонок, легкие металлические опоры с
дорожными знаками и запретительными щитами, а надо всем- чащоба тонких
растяжек и проводов, антенны коммерческого вещания, радиотрансляции, видео-
и аварийной системы.
Матрица зданий, растр улиц-система координат для населения. Тротуары
узковаты, толчея, несмотря на одностороннее движение-только влево, только
вдоль стен, по периметру уличных перекрестков. А трижды в день человечья
река вздувалась угрожающим разливом-около восьми, в обед и после четырех.
Потоки людей выплескивались из ворот, устремлялись по лестницам к станциям
монорельса, бурлили у входов подземки, уносимые движущимися тротуарами в
неведомую глубину. Автомобили в эти часы ползли бампер к бамперу - никто не
обращал внимания на истошный визг сонаров, означавший превышение минимальной
дистанции. Казалось, в ущельях улиц текла какая-то жидкая масса, и, если
послушать со стороны, например со станции монорельса, в краткие секунды
между прибытием и отходом поездов, воздух полнился гулом, словно от водяных
валов. Потом металлические фермы, огромными арками возвышавшиеся над
городом, начинали вибрировать, и их жутковато-пронзительное пение заглушало
шум на дне улиц-ущелий.
А вот в ночные часы все было совершенно по-другому: таких, что
наперекор предупреждениям полиции сновали по улицам, было очень немного -
запоздало протрезвевшие пьяницы, игроки из подозрительных заведений, юнцы,
"балдевшие" на вечеринках и теперь спешившие домой. Полное безлюдье царило
только между четырьмя и пятью утра: в этот час служба погоды устраивала