"Виктор Франкл. Человек в поисках смысла " - читать интересную книгу автора

научились у меня производить операции на мозге, как я научился у вас строить
дороги, я бы почувствовал к вам огромное уважение." Он только усмехнулся.


Апатия, главный симптом второй фазы, была необходимым механизмом
самозащиты. Окружающая действительность затуманивалась, и все усилия и
эмоции были сосредоточены на одной задаче: сохранить свою жизнь и жизнь
друзей. Обычно можно было услышать, когда вечером после работы нас вели в
лагерь, как кто-нибудь со вздохом облегчения произносил: "Слава Богу, еще
один день прошел!"
Можно легко понять, что такое состояние напряжения, соединенное с
постоянной необходимостью сосредоточиться на задаче остаться в живых,
низводило внутреннюю жизнь заключенного до примитивного уровня. Некоторые из
моих коллег в лагере, знакомые с психоанализом, часто говорили о "регрессии"
узников - возврате к более примитивной форме душевной жизни. Их желания и
надежды ярче всего проявлялись во сне..
Что чаще всего снится заключенному? Хлеб, печенье, сигареты и хорошая
горячая ванна. Из-за недоступности этих простых вещей наяву, заключенный
искал исполнения желаний во сне. Насколько полезны эти сны - другой вопрос:
сновидцу приходится пробуждаться от них к реальности лагерной жизни и
жестокому контрасту между ней и иллюзиями сна.
Я никогда не забуду, как однажды ночью я был разбужен стонами соседа,
который метался во сне, явно из-за какого-то ужасного кошмара. Так как я
всегда испытывал особую жалость к людям, страдающим кошмарами, то решил
разбудить беднягу. Внезапно я отдернул руку, уже протянутую к его плечу,
испугавшись того, что я чуть-чуть не совершил: в этот момент я совершенно
ясно осознал, что никакой сон, даже самый страшный, не может быть так
ужасен, как окружающая нас действительность лагеря, к которой я его чуть
было не вернул.


Из-за совершенно недостаточного питания, от которого страдали
заключенные, было вполне естественно , что вожделенные мечты о хлебе были
тем главным примитивным инстинктом, вокруг которого была сосредоточена
душевная жизнь. Если двое заключенных работали рядом, а охрана следила не
слишком пристально, они, как правило, сразу начинали говорить о еде. Один
спрашивает у соседа - какие блюда он больше всего любил. Затем они начинают
обмениваться рецептами и составляют меню на тот день, когда встретятся - тот
день в далеком будущем, когда они будут свободны и вернутся домой. Они
говорят и говорят, рисуя все в деталях, пока внезапно вдоль траншеи не
пронесется предупреждение, обычно в виде специального пароля или числа:
"Пришла охрана".
Я всегда считал разговоры о еде опасными. Разве не вредно провоцировать
организм такими подробными сильнодействующими картинами деликатесов, когда
он каким-то образом сумел адаптироваться к крайне скудному и
низкокалорийному рациону? Пусть давая сиюминутное утешение, эта иллюзия в
психологическом отношении наверняка небезопасна.
Ближе к концу нашего заключения дневной рацион состоял из очень
водянистого супа, который давали раз а день, и обычного маленького хлебного
рациона. Был еще так называемый "добавочный паек", состоявший из 20 г.