"Макс Фрай. 78" - читать интересную книгу автора

и с моего места хорошо видно, как подплывает к нему крокодил, потом другой,
а потом вся река уже кажется твердой, бугристой и зеленой, и я закусываю
палец и думаю, что скоро река станет красной - ан нет, не кусают они его
красивые ноги, он словно бы с ними говорит. Ну точно дурак, говорит с
крокодилами, словно они могут повернуть реку вспять.

А они, понятное дело, не смогли. Вода поднялась еще, и еще, и еще, а из
пустыни задул такой ветер, что все мы перестали выходить из домов. Шоте на
глаза совсем не показывался, наверное, овец успокаивал. Мы от скуки напряли
всю шерсть, что нашлась в доме, и мама устроила красильню. Достала каких-то
трав, развела в очаге огонь побольше, поставила котел, и сварила что-то
черное и пенистое. Мы, сестры, собрались вокруг котла: такого мама еще не
варила, а заняться все равно нечем. А она послала старшую из тех, кто еще
замуж не вышел, за мотками самой тонкой шерсти и принялась один за другим
складывать мотки в котел. И меня помешивать поставила. Я подцепила палкой
один моток, а он тоже уже какой-то стал не то черный, не то серый. И зачем в
такой цвет красить? Но раз мама так решила, значит надо: помешала я шерсть
сколько положено, потом вытащили мы ее из котла и развесили вокруг очага.
Всю ночь шерсть сушилась, а мы лежали и слушали, как с одной стороны воет
ветер, а с другой - река. А мне казалось, что я слышу сквозь бурю немудреную
дудку Шоте.

Наутро оказалось, что шерсть мама покрасила в ярко-зеленый цвет.
Ярко-ярко зеленый. Я вообще такого не видела никогда.

- А зачем такой цвет? - спросила я, - такое только дурак носить станет.
- Догадалась! - улыбнулась мама, - дурак и попросил.
- За так?
- Ну так один же он, кто ж ему еще одежку сделает?
- А можно я?

Мама посмотрела на меня пристально - ну, мама-то не дура, обо всем
догадается - и ткать позволила. Сама я снарядила станок, посадила малыша
Намуха мотать мне челноки и соткали мы с ним ярко-ярко зеленую ткань, да еще
стащила я у мамы желтый моточек, которым она папе джеллаби вышивала, и
вплела я в ткань желтые пятнышки, как солнышки. Или как весенние цветы. Еще
день я ему рубаху шила. Только когда дошила, заметила, что буря-то все
продолжается. Приоткрыла дверь, да так и остолбенела: вода-то была совсем
близко, уже в городе. Накинула на голову покрывало от ветра, выскочила из
дома, оглянулась в сторону пустыни, а и там неладно. Весь песчаный холм на
стену нашу навалился, и из нее уже камни вываливаются, накренилась она,
похоже, чудом держится или крепким словом каменщика Эвена. Захлопнула я
дверь и побежала маме рассказывать и рубашку показывать. А мама сидит у
себя, на любимом ковре, и лицо у нее чернее тучи. "Отец говорит, уходить
надо отсюда, Хави. А уходить некуда. Где не пустыня, там вода". Нечего мне
было ей сказать, и пошла я Шоте рубашку отдавать.

А Шоте рубашку взял, будто так и надо. Тут же скинул джеллаби, потом
белую нижнюю рубашку, прямо у меня на глазах, я чуть не сгорела, но он тут
же нырнул в новую, зеленую и сверху джеллаби накинул, и быстро так, словно