"Майкл Фрейн. Оловянные солдатики " - читать интересную книгу автора

Согласно подсчетам компетентных лиц, если бы принципиально новые программы
для вычислительных машин (а именно такие программы и разрабатывал институт)
создавались бесперебойно, то в ближайшие десять лет миллиона два
специалистов оказались бы без работы. А так все же был риск, что кое-кто из
этих двух миллионов останется при деле или по крайней мере будет безработным
лишь частично. Но, как утверждают оптимисты, ради прогресса кто-нибудь
непременно должен страдать.
Доктор Голдвассер, начальник отдела прессы, уже страдал. С каждым новым
звоном или лязгом он подскакивал, а с каждым подскоком раздражался все
сильнее и сильнее. Ему не хотелось, чтобы подчиненные видели как он
подскакивает, а то еще подумают, будто у него шалят нервы. С другой стороны,
ему не хотелось, чтобы подчиненные видели, как он четвертый раз за три часа
отправляется в туалет, где было тихо, а то еще подумают, будто у него шалит
мочевой пузырь.
Он беспокойно выглянул из окна - не видно ли, как достается другим. Из
других удалось разглядеть только начальника спортивного отдела Роу: его
лаборатория находилась как раз напротив, через двор. Роу, казалось, был
всецело поглощен работой, а это скорее всего означало, что работает он не
над автоматизацией спорта, а над романом, который, как поговаривали, пишет.
Роу то склонялся над письменным столом, и тогда вихры волос закрывали ему
глаза, то ошалело таращился в окно, вертя мизинцем в правом ухе. Время от
времени он вынимал палец и рассеянно обозревал его, словно надеялся
обнаружить следы нефти или урановой руды. Созерцание писателя, охваченного
порывом истинного вдохновения, совершенно потрясло Голдвассера, и чуть
погодя он поймал себя на том, что из солидарности тоже ковыряет мизинцем в
правом ухе.
Он раздумывал, не зайти ли к Роу поболтать. Это подкрепило бы его
душевные силы. Роу безусловно уступает ему в уме, а дело дошло уже до того,
что, как молчаливо признавал Голдвассер, ему для душевного покоя нужно было
иногда поговорить с людьми, заведомо уступающими ему в уме. Не с глупцами
(им вообще ничего не скажешь), а с людьми умными, но настолько, чтобы это
таило в себе опасность. Такая установка предполагала широкий круг
потенциальных утешителей - почти весь институт, за исключением Мак-Интоша,
начальника отдела этики.
Ох уж этот Мак-Интош! Он был самым близким другом Голдвассера, и при
одной лишь мысли о нем в душе тотчас вскипало привычное раздражение. Он
раздражал Голдвассера двумя способами: иногда тем, что казался слишком
глупым собеседником, а иногда тем, что казался умнее даже самого
Голдвассера. Еще сильнее, чем обе эти крайности, раздражала внезапность
перехода из одной в другую.
Кто умнее - он сам или Мак-Интош? Есть же какой-то объективный
критерий! Голдвассер не сомневался, что когда-то он был бесспорно умнее
Мак-Интоша. Но он сдавал. Во всяком случае боялся, что сдает. Он был твердо
уверен, что ум у него типа Cercbrum Dialectici - ум логика или вундеркинда,
ранний цветок, увядающий после тридцати лет. Его беспокойство по этому
поводу переросло в нечто похожее на душевную ипохондрию. Он всячески
проверял свои умственные способности, выискивая симптомы упадка. Брал у
коллег комплекты тестов на IQ и хронометрировал операции, а результаты
воплощал в графиках. Когда график получался в виде нисходящей кривой,
Голдвассер уверял себя, что виновата несовершенная техника, а когда в виде