"В.Фрин. Москва-Подольск-Москва [И]" - читать интересную книгу автора

косым ящиком; свет проникает сверху, кроме неба ничего не видно.
Если верить тюремной легенде, изобрел "намордники" какой-то зек,
за что был отпущен на свободу).
Имелось у моей, 119-й одиночной камеры, и серьезное неу-
добство: в ней было нестерпимо жарко, особенно летом. При опреде-
ленном настрое можно было бы счесть, что это - пыточная камера. Но
я предпочитаю более реалистическое объяснение: за тонкой стеной
проходил дымоход тюремной кухни. Правда, легче от этого не было. Я
не мог спать - чуть не до обмороков доходило. Однажды дежурный
офицер даже нарушил правила и приоткрыл окно, чтоб можно было ды-
шать.
На допросы меня вызывали не так уж часто. Целыми днями я ша-
гал из угла в угол по начищенному паркету, вспоминал стихи, разго-
варивал сам с собой. Слава богу, пришел библиотекарь и предложил
заказать книгу - да, такой там был сервис! Кстати - все в этой
"гостинице", за исключением следователей, разговаривали с посто-
яльцами на вы и каким-то испуганно вежливым тоном...
Книга полагалась одна на две недели, если не изменяет память.
Я старался заказать что-нибудь потолще - и все равно не мог растя-
нуть процесс чтения больше чем на день-два. Как я обсасывал "Дон
Кихота" в академическом издании! Дважды прочитал оба тома, изучил
комментарии - в школьные годы не учил ничего так старательно. А
стихотворные посвящения на испанском запоминал наизусть и деклами-
ровал вслух. (Сейчас все забыл, кроме одного слова - "corazon",
сердце).
И вот настал день, когда меня вызвали с вещами, повезли на
лифте вниз до второго этажа и впустили в общую камеру. Туда же
внесли для меня и железную кровать со всеми постельными принадлеж-
ностями.
В камере этой (N 28) уже стояло пять кроватей. Пять пар глаз
смотрели на меня с доброжелательным любопытством. Я представился:
- Валерий Фрид, пятьдесят восемь десять, одиннадцать и восемь
через семнадцатую.
- Под Спасскую башню с кривым ножиком ходил? - спросил басом
самый старший из моих новых соседей. - Студент?
- Да. Во ВГИКе учился.
- Федьку Богородского знаете?
Профессора Федора Богородского я не то чтобы знал, но видел в
институте: он преподавал нашим художникам живопись.
Спрашивавший тоже был художником, по фамилии Ражин. Его вско-
ре перевели от нас и об его деле я знаю только, что какое-то время
Ражин был "номерным арестантом", т.е. не имел права никому назы-
вать свою фамилию, и успел побывать в "монастыре" - Сухановской
тюрьме особого режима, которой каждого из нас пугали следователи:
"Упираешься? В Сухановку захотел?" По слухам, там, в сырых и хо-
лодных камерах, койки на день примыкались к стене, сидеть можно
было только на цементной круглой тумбе, намертво вделанной в пол.
Говорили о строгих карцерах, об отсутствии передач, прогулок и
книг, о побоях. Сам там не сидел, за точность информации не руча-
юсь...