"Вадим Григорьевич Фролов. В двух шагах от войны (Повесть) " - читать интересную книгу автора

Ивановна. Она плакала тихо, покачиваясь, большие натруженные руки ее чуть
вздрагивали на коленях.
Боря подошел к окну и уткнулся лбом в нагретое солнцем стекло.
- Ма-ам, - с тоской сказал он, - ну, не н-надо, мам. Не могу я н-не
ехать, понимаешь? Здесь-то меня на работу не берут, а поеду - и вам легче
будет. Глядишь, я оттуда привезу что ни на есть...
- Что ты привезешь, что привезешь-то... - всхлипывая и все так же
покачиваясь, сказала мать. - Ну, какой ты промышленник? Слабенький ты,
ма-аленький... - Она заплакала уже в голос и запричитала, как когда-то
причитала над покойником бабка: - Погибнешь ты там, птаха малая, утопит
тебя море студеное, да Бо-о-оренька, на кого же ты покинуть-то нас
собираесси?..
И, вторя ей, снова заревели Надька, Верка и Любка. Они сидели рядком
на кровати и тоже начали качаться взад и вперед и размазывали по лицам
грязными ручонками слезы и сопли.
Борька посмотрел на них, растерялся, и стало ему нестерпимо жалко и
мать и девчонок, и себя вдруг стало жалко. Он начал потихонечку
всхлипывать и поскуливать, не замечая этого, а когда заметил, ужасно ему
стало плохо. И, обругав себя последними словами, он сквозь зубы сказал:
- Ладно, куда я от вас денусь...
- Правда, Боренька? - робко сквозь слезы спросила мать.
Борька только кивнул.
- Ну, вот и ладно, вот и хорошо, мы и дома проживем, - быстро и уже
радостно заговорила мать, вытерла слезы, встала, утерла концом передника
носы девчонкам, прикрикнула на них и сразу захлопотала, забегала - спорая,
веселая, добрая.
Такой ее Борька давно не видел.
Он снова уставился в окно, проклиная себя за слабость характера. Под
окно подошел Зубатик, уселся, подмел мохнатым хвостом тротуар и поглядел
на Борю, вывалив розовый язык. Борька с досады скорчил ему рожу. Зубатик
склонил голову набок - удивился, потом тихонько тявкнул: айда, мол, на
реку. "А, пошел ты!.." - подумал Боря и отвернулся от окна.
Отец Антона лежал пластом, даже голову не мог повернуть, и тоскливо
глядел в потолок. Он пришел в сознание еще в госпитале, и врачи долго
осматривали его, потом долго совещались и все-таки наконец разрешили взять
домой. Дома ему и вправду стало лучше, он уже все понимал и даже начал
понемногу говорить, хотя язык еще ворочался с трудом, да и слова, видно,
часто забывались.
Антон исподтишка смотрел на такое знакомое, но казавшееся иногда
чужим лицо с резкими скулами и заострившимся носом, смотрел на его
когда-то могучее, ладное, а сейчас исхудавшее до крайности, неподвижное
тело и жалел, жалел до того, что ни днем, ни ночью не находил себе покоя.
И самым тяжелым было то, что он не знал, как помочь отцу. Мачеха,
видно, знала. Когда Антон привел ее в госпиталь, она долго стояла,
судорожно вцепившись в дверной косяк и не решаясь войти в палату. Потом
зажмурилась и, как с обрыва в воду, ринулась к постели, упала на колени,
но тут же вскочила, и лицо ее стало радостным и хлопотливо озабоченным. И
таким оно оставалось все время.
Она выговорила себе работу только в вечернюю и в ночную смены, а
днем, когда Антон был в школе, не отходила от отца, успевая все делать и