"Донован Фрост. Храм ночи ("Конан") " - читать интересную книгу автора

роли остались в прошлом, наполнив рокотом славы весь хайборийский мир.
Теперь это был не тот Конан, одно упоминание имени которого заставляло
бледнеть и трепетать всех, некогда многочисленных врагов киммерийца. Время
взяло свое - на жалобно скрипнувший стул уселся человек, чья жизнь шла к
закату. Лицо его, задубелое, иссеченное шрамами, обветренное и загорелое под
солнцем всех морей и гор мира покрывала сеть морщин. В глазах временами
исчезал столь знакомый окружающим ледяной блеск, уступая место сонной
поволоке, а левая щека иногда слегка дергалась. С некоторых пор Конан завел
привычку носить на левой руке плотную кожаную перчатку вроде тех, что
прикрывали руки королевских сокольничих. Поначалу придворные недоумевали -
ведь варвар так и не пристрастился ко многим цивилизованным развлечениям, в
частности к соколиной охоте, отдавая предпочтение дедовской рогатине или
доброму луку, но со временем привыкли и перестали обращать внимание на
причуды киммерийца.
И только самые близкие к Конану люди - оруженосцы, два-три пажа и
немногие оставшиеся в живых друзья и соратники знали, что от усталости или
волнения пальцы на левой руке короля начинают мелко дрожать. Даже в старости
Конан остался верен себе - он не потерпел бы, чтобы кто-то заметил в нем
признаки слабости или телесной немощи. Старые раны, на которые в пору
безумной молодости варвар не обращал внимания, теперь начинали тяготить
стареющего гиганта. Но слабело лишь тело, неистовый дух киммерийца оставался
прежним, и даже не боящийся ничего на свете, сын его - Конн не смел двинуть
мускулом на лице, глядя, как отец прячет искалеченную ванирской палицей руку
под плащом - без сомнения Конан пристукнул бы любого, рискнувшего открыто
ухмыльнуться при виде его наивных уловок.
А с того времени, как ушла на Серые Равнины королева Аквилонии -
Зенобия, некогда признанная первой красавицей хайборийского мира, все чаще
долгие тягостные размышления киммерийца стали прелюдией для внезапных
вспышек ярости или, напротив, - длинных периодов черной хандры, со временем
становившихся все продолжительнее и беспросветнее. В Тарантии знали, что
могут значить подобные вздохи, и страшились их, словно предгрозовых молний.
Вот и теперь паж поспешил выскочить из палатки, провожаемый новым вздохом,
вырвавшимся из все еще могучей груди великана.
Перед входом переминался с ноги на ногу десятник. Пожалуй, если бы
этому молодому вояке предстояло войти в логово жуткого тролля-людоеда из
местных горских легенд, он шагнул бы смелее, чем сейчас.
Лев Аквилонии одряхлел, но все еще оставался самым грозным владыкой на
просторах Хайбории. Легенды о его подвигах слышали в детстве даже те, кто
теперь стал седым ветераном, и те, кто только сменил деревянный меч на
первый боевой, - и это заставляло трепетать сердца служивых в маленьком
пограничном гарнизоне на окраине его огромной империи.
Десятник с немой мольбой посмотрел на нагло ухмыляющегося пажа, перевел
взгляд на неподвижных телохранителей государя, еще раз оглядел замершие
шеренги выстроенных по тревоге латников и сделал шаг. Потом шагнул еще и
еще. Очутившись внутри палатки, офицер с ужасом почувствовал, что грудь его
распирает, словно кожу на пиктском барабане, внутри что-то глухо и чересчур
громко бухает, а горло вот-вот разорвет.
Громадная темная фигура на стуле вздрогнула и слегка шевельнулась,
раздался оглушительный храп, и тогда до перепуганного десятника дошло, что
от волнения он так стиснул зубы, что просто не может дышать, и с облегчением