"Георгий Георгиевич Фруменков. Узники Соловецкого монастыря " - читать интересную книгу автора

мой батюшка, за твое родительское к нам чрез письменное известие
благословение..."(17). Как выяснилось на допросах, колодник М. Непеин
вел переписку с семьей при посредстве одного соловьянина, часто
съезжавшего на берег. Но это - исключительный случай.
При обнаружении у кого-нибудь из ссыльных "зловредных тетрадишек"
или писем виновного наказывали, а записки уничтожали. Неугомонные
люди, которые "болтали лишнее" и устно жаловались на свою судьбу,
получали в рот кляп.
И все же от XVIII века до нас дошло несколько лаконичных
письменных свидетельств тяжести монастырской каторги. Приведем их в
хронологической последовательности.
Первое по времени описание ужасов монастырской неволи принадлежит
секретарю Белгородской провинции Максиму Пархомову. Сосланный при
Елизавете в монастырь под начало, а не под караул, Пархомов писал, что
он с великой радостью готов пойти на каторгу в Петербург, чем быть "в
сем крайсветном, заморском, темном и студеном, прегорьком и
прескорбном месте".
Высланный на поселение среди братии разжалованный архимандрит
одного из монастырей Г. Спичинский через год после прибытия на остров
писал архангельскому епископу, что он измучен "здешним по несродству
зловредным воздухом, перемят разными здешними ж ознобами во всех
костях, через которые повреждения не только в тяжелой работе быть, но
и легкого послушания нести не могу; равномерно и в церкви
долговременного стояния чрез неукротимую в ногах ломь терпеть силы не
имею"(18).
Можно представить себе положение заживо погребенных в казематах
арестантов, если такова судьба подначальных - Пархомов просил, как
милостыни, каторги, а Спичинский за год потерял силы и здоровье.
В первые годы XIX века ужасы одиночного заключения в соловецких
казематах довелось испытать известному в XVIII веке составителю
пророческих книг монаху Авелю. В своей автобиографии прорицатель
сообщал, что за одиннадцать лет (без двух месяцев) тюремной жизни он
"десять раз был под смертью, сто раз приходил в отчаяние, тысячу раз
находился в непрестанных подвигах, а прочих искусов было отцу Авелю
число многочисленное и число бесчисленное"(19). Из этого же источника
мы узнаем, что архимандрит Иларион хотел вовсе "сжить со света" Авеля,
но если этого не удалось сделать с пророком, то на других узниках
"эксперимент" удался. Архимандрит-убийца "уморил невинно двух
колодников, посадил их и запер в смертельную тюрьму, в которой не
только человеку жить нельзя, но и всякому животному невмесно: первое -
в той тюрьме темнота и теснота паче меры, второе - голод и холод...
стужа выше естества; третье - дым и угар и сим подобное... и от солдат
истязание и ругание..." Так в "душегубках" средневековой соловецкой
тюрьмы истребляли всех тех, кто по номенклатуре XVIII века считался
"вором" или "еретиком".
Во второй главе рассказывается о судьбе пяти самых известных
соловецких колодников XVIII века. Большинство из них были секретными
узниками. "Арестантские биографии" составлены на основании
документальных данных столичных и областного Архангельского архивов.