"Лука Ди Фульвио. Чучельник " - читать интересную книгу автора

удавалось различить все оттенки серого по краям подушки, а также
отражающийся на ней зеленоватый оттенок стены. Если продолжить наблюдение,
вероятно, он рассмотрит основу и уток хлопковой ткани.
Он открыл глаза и стал испуганно озираться. Сердце бешено билось, и
нечем было дышать. Он зашарил по тумбочке в поисках воды. Что с ним? Может,
его чем-то опоили? Рука наткнулась на гладкую стеклянную поверхность, и
стакан начал падать. Но падал он до странного медленно; вероятно, поэтому
Айяччио успел повернуться на другой бок и подхватить стакан в нескольких
сантиметрах от пола. Железной хваткой. Вода выплеснулась на мраморный пол и
рассыпалась на множество мелких брызг, окативших его лицо. Айяччио не
переменил неудобной позы, пока не заболела спина. Тогда он поднялся, выпил
то, что оставалось в стакане, и поставил его обратно на тумбочку. Грохот
стекла по белому пластику эхом раскатился в палате. Он услышал, как стены
впитывают вибрацию, выталкивая ее в коридор.
На него снова нахлынул страх, силы вдруг покинули тело, ему показалось,
что он теряет сознание. Он вытянулся на постели и стал глядеть в потолок,
остерегаясь сосредоточить на чем-либо внимание. Хватит с него этих
откровений.
- Помогите, - прошептал Айяччио.
Постепенно скованность во всем теле отступила. Может, все-таки удастся
заснуть? Ему почудилось, что снова открылась дверь, но он не придал этому
значения. В голове что-то пульсировало, унося его далеко отсюда. Сознание
затуманилось, хотя еще несколько минут назад все чувства были обострены до
предела. Во рту ощущался странный привкус. Привкус воды. Сладковатый,
неестественный. Краем уха он услышал какой-то шорох. К сонму теней
добавилась еще одна. Он попробовал открыть глаза, но веки были тяжелые,
словно приклеенные. Темнота, в которую он погрузился, стала плотной, почти
осязаемой. И он плыл в этой темноте. Нет, не плыл, а просто покачивался,
отдавшись на волю течения, медленного и плавного, без единой волны. Потом
вдруг взорвались краски. Яркие, слепящие полосы. Они проходили рядом, не
затрагивая его. Он ощутил холод, как будто был голый. Слабость. И голос,
который виделся ему в темноте красными звуковыми волнами, начал говорить -
сначала тихо, потом резко и отрывисто, потом снова тихо. Он был такой
далекий, что Айяччио не смог разобрать ни одного слова. Лишь знакомое
жужжанье, как будто это был голос его мыслей. Второе "я", говорившее с ним,
но не способное к общению. Холод усиливался. Но мышцы на него не
реагировали. Он даже не дрожал. Вдруг ему показалось, что по телу ползают
муравьи. Нет, не муравьи, а животные покрупнее. То тяжелые, то почти
невесомые. Все они оставляли после себя холодный и влажный след. И запах их
дико раздражал ноздри. Быть может, улитки. Быстрые улитки. А голос все не
унимался.
Через час в палату вошла сестра и увидела, что он лежит на кровати,
одеяло на полу, пижамная куртка расстегнута.
На восковой груди было выведено: "аУгуСТо аЙяЧчИо".
Больной был без сознания, но рука его крепко сжимала красный фломастер.

VIII

Человек в седьмой раз пронесся по проспекту параллельно воскресному
людскому потоку, ползущему под портиками. Дело было к вечеру. Свет все