"Паулина Гейдж. Дворец грез" - читать интересную книгу автора

том, что, возможно, кровь, которая чуть заметно пульсирует в голубоватых
жилках моих запястий, может однажды стать драгоценным пропуском к богатству
и высокому положению. Мой брат, Паари, бывший всего на год старше меня, вел
себя намного рассудительнее и всегда глумился надо мной.
- Эй, царевна-замарашка! - насмехался он. - Царица тростниковых
зарослей! Ты что, правда думаешь, что, если бы отец был царевичем, он стал
бы возиться с несколькими жалкими ароурами в этой глуши или женился бы на
повитухе? Давай-ка вставай да отведи корову на водопой. Она хочет пить.
И я тащилась туда, где была привязана моя любимая Милуока, наша корова.
Я клала руку на ее мягкий, теплый бок, и мы вместе брели по тропинке к реке;
пока она пила живительную влагу, я изучала свое отражение, вглядываясь в
прозрачную глубину Нила. Течение неспешно завихрялось у моих ног, отчего мое
отражение колыхалось и искажалось, превращая волнистые черные волосы в
бесформенное облако вокруг лица, а мои необычные, синие глаза казались
бесцветными и мерцающими, полными таинственных откровений. Да, возможно,
царевна. Никто не знает. Я никогда не осмеливалась спросить об этом отца. Он
любил меня, временами сажал на колени и рассказывал истории, он мог
рассказать о чем угодно, кроме своего прошлого. Черта, которую не следовало
переступать, была негласной, но вполне реальной. Думаю, он боялся говорить
об этом из-за матери, которая была все еще отчаянно влюблена в него. И из-за
крестьян, конечно. Они доверяли ему. Они полагались на него в некоторых
мирских делах. Он помогал местному маджаю[9] обеспечивать порядок в
окрестностях. Но с ним никогда не обращались так запросто, по-дружески, как
с коренными жителями селения. Длинные золотистые волосы и твердый,
пристальный, слегка пугающий взгляд синих глаз всегда выдавали в нем
иноземца.
Я преуспела немногим больше. Деревенских девчонок, с их хихиканьем,
незатейливыми играми, бесхитростными и скучными деревенскими сплетнями, я не
особенно любила, и они отвечали мне тем же. С детской подозрительностью ко
всему непохожему они объединились против меня. Возможно, они побаивались
дурного глаза. Я, со своей стороны, конечно же, никак не облегчала своего
положения. Я была замкнутой и ощущала свое превосходство над ними, сама того
не желая; я всегда задавалась не теми вопросами, и мой разум всегда
стремился постичь больше, чем умещалось в границах их понимания. К Паари
относились намного проще. Хотя он тоже был выше ростом и более ладно сложен,
чем деревенские дети, у него не было этих окаянных синих глаз. От матери он
унаследовал характерные для египтян карие глаза и черные волосы, а от отца -
врожденную властность, что делала его вожаком среди школьных приятелей. Не
то чтобы он стремился к лидерству - его тянуло к словам. Земля, пожалованная
наемнику, могла бы перейти к его сыну, при условии, что он продолжит дело
отца, но Паари хотел быть писцом.
- Мне нравится наше хозяйство и нравится сельская жизнь, - сказал он
мне как-то, - но человек, который не умеет читать и писать, вынужден
полагаться на мудрость и знания других. Он не может иметь собственного
мнения о чем-либо, что не имеет отношения к бытовым мелочам его повседневной
жизни. Писец же имеет доступ в библиотеки, его возможности расширяются, он
может оценивать прошлое и предвидеть будущее.
Когда мне было три года, а Паари четыре, отец отвел его в школу при
храме. Сам отец не умел ни читать, ни писать, и, для того чтобы подсчитывать
свой урожай и платить ежегодный налог, ему приходилось полагаться на