"О Галиче - Другие. Статьи" - читать интересную книгу автора

вернуться и чтобы дело его пересмотрели, это будет правильно?" - "Как вы
решите, так и будет правильно", - отвечала я. Речь шла о телевизионной
передаче об Арбузове, которую я готовила. В сценарии большие куски текста
принадлежали самому драматургу, но я уже тогда знала, что он ничего не
произнесет. Читать придется актеру - у Алексея Николаевича стало плохо с
речью. Он еще раз с радостью повторил, что будет хлопотать о возвращении
Галича на родину. Он не помнил, что Галич умер" ("Нева", 1988, э 3).
Корни конфликта, думается, в том, что А. Галич постепенно перерос рамки
студии, неординарность мышления, творческая активность сделали его своего
рода неформальным лидером коллектива, чего, конечно, не мог не чувствовать
Арбузов. А к 1954 году, когда и возник конфликт, Галич уже известный
драматург - по всей стране идет его пьеса "Вас вызывает Таймыр", написанная
совместно с К. Исаевым (премьера в 1948 году), за его плечами и ряд других
пьес. Галич-актер превратился в Галича-драматурга. Арбузов не мог пока еще
принять Сашу Гинзбурга в новой роли. По мере того как Арбузов свыкался с
этой ситуацией, она уже видоизменилась. Следующий пик "невосприятия"
Арбузовым Галича пришелся как раз на момент исключения последнего из Союза
писателей. Всесоюзную славу Галичу принесли на этот раз уже не пьесы, а
песни...
Арбузов "не верит" Галичу, "не верит" его песням. Вот как Александр
Аркадьевич рассказывает об истоках "лагерной темы" в своем творчестве: "Мне
кажется, что если мы не примем формулу, что мир дал трещину и трещина прошла
через сердце поэта, то вообще поэзия не существует. Мне казалось поэтому
бесконечно оскорбительным, что, когда меня исключали, Арбузов кричал: "Ну я
же знаю Галича, он же не сидел, он же мародер, он присваивает себе чужие
биографии!" Знаете, так сказать - ну если бы он сидел! Вот эти формулы -
"Мне отмщение и аз воздам!", "Положить живот за друга своя!" - они
совершенно не понятны уже современному советскому обывателю. Но если
говорить откровенно, у меня был двоюродный брат, который мне был ближе
родных, который меня воспитывал, которому я обязан, что выучился читать, что
я стал чем-то интересоваться в жизни, кто как-то направил мою биографию.
Двадцать четыре года он был там. И о нем я никогда не забывал... И когда я
пишу в "Облаках": "Ведь недаром я двадцать лет...", - то это я пишу от имени
Виктора, который бью для меня больше чем близким человеком..."
С 1961 года начинается новый период в творческой судьбе Галича. В
поезде Москва-Ленинград рождается знаменитая "Леночка" (или "Песня о Леночке
и эфиопском принце", как называлась она в первом варианте), вошедшая затем в
небольшой цикл песен "А в Останкине поют..." Мы услышали иного Галича -
остросоциального, едкого, наблюдательного. Появляются все новые и новые
песни, которые расходятся в многочисленных магнитофонных записях. Его
"магнитофонные книги". Популярность их становится колоссальной. Этому,
конечно, способствует и начавшаяся "оттепель". "Занимаясь драматургией,
кинодраматургией, а бросил я это рано, в самом начале шестидесятых, -
вспоминал впоследствии Александр Аркадьевич, - понял, что именно поэзия и
тем более песня, еще оснащенная мотивом, - наиболее удобная форма для этой
вот машины, которая стоит на столе. Она обладает способностью немедленно
откликнуться, сделать то, что невозможно сделать ни в прозе, ни в
драматургии, - немедленно отреагировать на все те события, которые
происходят в жизни общества. ...Я понял, что это единственная возможность до
конца и полностью высказать то, что я хочу".