"О Галиче - Другие. Статьи" - читать интересную книгу автора

друга и все же радуясь - каждый по-своему, - что вечер еще не пришел.
Ну а вечер есть вечер, и он пришел. И на первом - после пришедшего
все-таки того "вечера" - парижском вечере я тоже был. Народу собралось
много. Очень много - и в зале, и в вестибюле. Я кого-то устраивал,
пропуская, и сам остался без билета. Пролез как-то зайцем - на Сашу и
зайцем! И устроившись потом где-то, не помню уже где, почувствовал, что
волнуюсь. А когда на эстраду поднялся очень немолодой человек и оказалось,
что это сын Петра Аркадьевича Столыпина, убитого в мое время, в год моего
рождения, мне совсем стало не по себе. Вот объявит он сейчас о выступлении
известного поэта и барда Александра Аркадьевича Галича, а поймут ли его
люди, большинство в зале, никогда в глаза не видевшие вертухая, а то и
просто милиционера, не понимающие, что такое "порученец", и почему "коньячку
принял полкило", и где такой Абакан, куда плывут облака? Кое-кто понял,
кое-кто нет...
Хлопали сильно, вызывали на бис и, как говорится, концерт прошел с
успехом, но после него, когда мы обнимались и поздравляли Сашу, отделаться
от какого-то странного чувства было трудно. Я сказал "странного", но это не
то слово, и касается оно не только Галича, а всех нас, пишущих здесь, на
Западе. Я живу здесь девятый год, многого до сих пор не понял, но одно понял
со всей четкостью: аудитория осталась там, дома, для нее мы и пишем. Может,
в мое "мы" не входят все живущие и пишущие во Франции, в Америке в Израиле
русские писатели, но мое поколение это ощущает и понимает, а мы с Галичем
одного поколения, и ему, Галичу, в этом отношении было еще сложнее. Ему
нужен был не только читатель, но и слушатель, зритель, и как бы хорошо ни
переводили тексты его песен, в зале перед ним были чужестранцы. Пусть в
Иерусалиме их меньше, чем в Палермо или Венеции, но проблемы-то у них свои и
пьют-то они там не сто грамм или полкило, а маленькими глотками свое
"кьянти" или "вермут". И облака у них плывут не в Абакан, а в какую-то
неведомую нам, непонятную даль... Нет с нами Галича, и это очень
чувствуется. Не хватает нам его песен, гитары, таланта, всего его облика,
горько-печальной усмешки, его умения видеть, замечать, слышать, подслушивать
то, что мы не слышим, мимо чего проходим, пробегаем, вечно замотанные,
куда-то спешащие, озабоченные, а то, чего греха таить, к чему-то и
безразличные.
Иной раз, глядя на Сашу, такого красивого, элегантного, в прекрасном
пиджаке, мы думали: "Хорошо ему - такому умному, талантливому, разъезжающему
по всему миру со своей гитарой, песнями, будящими если не во всех, то в нас,
во всяком случае, что-то хорошее, полузабытое, а то и полупроклятое. А что
ему?" А вот не так уж хорошо ему было - умному, талантливому, может быть,
именно потому, что умному и талантливому не всегда и везде хорошо..."
15 декабря 1977 года Александра Галича не стало. За несколько месяцев
до этого он писал в послесловии к своей книжке: "Сергей Эйзенштейн говорил
своим ученикам: "Каждый кадр вашего фильма вы должны снимать так, словно это
самый последний кадр, который вы снимаете в жизни!" Не знаю, насколько
справедлив этот завет для искусства кино, для поэзии - это закон. Каждое
стихотворение, каждая строчка, а уж тем более книжка - последние. И, стало
быть, это моя последняя книжка. Впрочем, в глубине души я все-таки надеюсь,
что мне удастся написать еще кое-что".
Так он и писал, веря в будущее и предугадывая его. И поэтому - "Не
грусти! Я всего лишь навек уезжаю..."