"Иштван Галл. Первоапрельский дурак " - читать интересную книгу автора

маловероятным... а впрочем, как знать? С другой стороны, если на него
покушались, то чего ради нападающий полез к нему с извинениями? Эх, да разве
тут разберешься?
Ощупью добирается он до кухни в надежде разжиться там свечой. Однако
застает домочадцев сидящими при слабом свете кухонной плиты.
- Где же свечи, Мили?
- Ах, господин Миклош...
- Не нашли, что ли?
- Как это "не нашла"! - взвизгивает Мили, оскорбленная столь
недостойным подозрением. - Ящик стоит там, где и стоял, под лестницей в
подвале, куда ему еще деться? А свечи крысы, простите за выражение, сожрали.
Хорошо еще, что я с рождественской елки отложила несколько штук, вот они и
сохранились. - Она протягивает на ладони крохотные, в палец величиной,
цветные свечечки.-Если уж до зарезу понадобится, то можно зажигать по одной,
они минут десять горят. Освященные свечки-то, я их все в церковь носила.
Господина Миклоша так и подмывает сказать ей крепкое словцо. Ему
приходят на ум кое-какие казарменные идиомы, застрявшие в памяти еще с его
гусарской поры; заслышав их, эта старая квашня тотчас отдала бы богу душу и
даже на том свете, припав к стопам господним, небось икала бы от удивления.
Однако сейчас не время для подобных забав. Господин Миклош сгребает
несколько свечек с морщинистой ладони экономки (нам до зарезу необходимо
потолковать о важных делах, не без язвительности замечает он) и делает
Аготаи знак рукой, чтоб тот следовал за ним.
Анна с разочарованием обнаруживает, что ее не приглашают. До сих пор
она была единственным доверенным лицом Миклоша, но стоит только коснуться
серьезного, и сразу выясняется, что это "мужские дела", а женщине там места
нет, ее оттесняют, обижают, презирают. Спрашивается, может ли по теперешним
временам порядочная девушка связать свою жизнь с мужчиной? Нет, нет и нет!
Это свое глубокое убеждение Анна забывает лишь несколько минут спустя, когда
в одной из опасливо крадущихся теней (в темноте такое впечатление, будто
замок кишмя кишит людьми) узнает недавнего визитера - капитана Торкоша.
Сейчас он не кажется таким уж страшным, поскольку его всевидящие глаза можно
рассмотреть лишь при свете, к тому же капитан весь съежился, стараясь
выглядеть как можно более незаметным.
Едва он успел прибыть отсюда в город, как удирающие немцы отняли у него
грузовик, и ему со своей частью пришлось пешком отступать из Шомфы. У
проселка, ведущего к усадьбе, ему вдруг вспомнился красный "адлер", и он,
прихватив двух нилашистов, направился сюда, чтобы реквизировать автомобиль.
К превеликому его удивлению, они наткнулись в парке на каких-то чужих
солдат, а те отобрали у них оружие и пинками загнали их в дом. Торкош не
понимает, что бы это значило, как не понимает и другого: отчего Анна льнет к
нему и отчего отказывается верить, будто капитан вовсе не ради нее вернулся
в усадьбу. Ничего не попишешь: война изобилует столь непредвиденными
сюрпризами даже накануне окончательной победы (в которую он непоколебимо
верит).
В кабинете на курительном столике фигурная кованая подставка пепельницы
изображает пронзенного стрелой дикого кабана; из пасти у него, меж клыков,
подобно гаванской сигаре, торчит красная свечка. Ее только что прилепили
туда, и робкий огонек бросает слабый отсвет на лица собеседников.
- Что там с нашими... вооруженными пленными? - спрашивает Миклош Ради,