"Марк Лазаревич Галлай. Испытано в небе" - читать интересную книгу автора

Когда он проснулся, от тумана не осталось и следа. Самолет стоял,
уткнувшись колесом в яму, единственную яму посреди огромного - по нескольку
километров в любую сторону - ровного луга... Нужно было бы очень точно
прицелиться, чтобы, заходя на посадку при полной видимости, угодить в эту
яму нарочно!
Чего в этом полете было больше - везения или невезения, - сказать
трудно.

***

Не всегда невезение в полете вызывает одну только досаду. Нередко -
спасибо ему и за это - оно в конце концов заставляет посмеяться.
За год до войны я заканчивал летные испытания первого в Советском Союзе
экспериментального самолета с так называемым трехколесным шасси. Создан он
был группой инженеров под руководством Игоря Павловича Толстых специально
для того, чтобы исследовать свойства такого шасси (в наши дни получившего
почти монопольное распространение) и отработать методику пилотирования
оборудованных им самолетов.
В аэродромном просторечии эта экспериментальная машина именовалась
"птеродактилем". Многие самолеты, кроме своих официальных наименований,
начертанных на обложках технических описаний и употребляемых в официальных
документах, имели еще и прозвища, авторами которых были, конечно, механики -
великие любители меткого слова и острой шутки.
Большая часть этих кличек имела в своей основе созвучие. Так, самолет
МИ-3 был быстро переименован в "Митрича", американский штурмовик "Нортроп",
обрусев, превратился в "Антропа", трудолюбивый истребитель И-16 стал
"ишаком", а пикирующий бомбардировщик Пе-2 - "пешкой" (хотя, если исходить
не из созвучия, а из сути дела, его следовало бы назвать "ферзем" или по
крайней мере "ладьей").
Иногда поводом для той или иной клички служил внешний вид машины. Один
самолет с очень длинным и тонким фюзеляжем фигурировал у нас под
наименованием "анаконда" - его появление на аэродроме совпало с
демонстрацией в московских кинотеатрах занимательного фильма об охоте за
этой огромной змеей в дебрях Южной Америки. Впрочем, в ходе испытаний
"анаконды" поначалу не все было вполне гладко, так что полученное ею
прозвище вполне отвечало не одной только внешности.
А наш "птеродактиль" назывался так скорее всего по причине кажущейся
архаичности своих очертаний. В последние предвоенные годы мы уже прочно
привыкли к гладким, благородным, зализанным формам самолетов, а из нашей
трехколески во все стороны торчали всякие стойки, подкосы и растяжки,
необходимые для того, чтобы от полета к полету изменять взаимное
расположение колес шасси и в конце концов найти наилучшее из всех возможных.
По ходу испытаний приходилось выполнять немало заданий сугубо
экзотических: от посадок без выравнивания - своеобразного утыкания в землю с
полной вертикальной скоростью снижения до перескакиваний на разбеге и
пробеге через бревно, положенное на полосе, с целью спровоцировать - а
затем, конечно, детально исследовать - вибрации типа "шимми", которым в
некоторых случаях подвержено носовое колесо трехколесного шасси.
Но все самые необычные номера были уже проделаны, когда в один
прекрасный вечер мы полетели на нашей трехколеске по одному из последних