"Марк Лазаревич Галлай. Испытано в небе" - читать интересную книгу автора Когда он проснулся, от тумана не осталось и следа. Самолет стоял,
уткнувшись колесом в яму, единственную яму посреди огромного - по нескольку километров в любую сторону - ровного луга... Нужно было бы очень точно прицелиться, чтобы, заходя на посадку при полной видимости, угодить в эту яму нарочно! Чего в этом полете было больше - везения или невезения, - сказать трудно. *** Не всегда невезение в полете вызывает одну только досаду. Нередко - спасибо ему и за это - оно в конце концов заставляет посмеяться. За год до войны я заканчивал летные испытания первого в Советском Союзе экспериментального самолета с так называемым трехколесным шасси. Создан он был группой инженеров под руководством Игоря Павловича Толстых специально для того, чтобы исследовать свойства такого шасси (в наши дни получившего почти монопольное распространение) и отработать методику пилотирования оборудованных им самолетов. В аэродромном просторечии эта экспериментальная машина именовалась "птеродактилем". Многие самолеты, кроме своих официальных наименований, начертанных на обложках технических описаний и употребляемых в официальных документах, имели еще и прозвища, авторами которых были, конечно, механики - великие любители меткого слова и острой шутки. Большая часть этих кличек имела в своей основе созвучие. Так, самолет МИ-3 был быстро переименован в "Митрича", американский штурмовик "Нортроп", "ишаком", а пикирующий бомбардировщик Пе-2 - "пешкой" (хотя, если исходить не из созвучия, а из сути дела, его следовало бы назвать "ферзем" или по крайней мере "ладьей"). Иногда поводом для той или иной клички служил внешний вид машины. Один самолет с очень длинным и тонким фюзеляжем фигурировал у нас под наименованием "анаконда" - его появление на аэродроме совпало с демонстрацией в московских кинотеатрах занимательного фильма об охоте за этой огромной змеей в дебрях Южной Америки. Впрочем, в ходе испытаний "анаконды" поначалу не все было вполне гладко, так что полученное ею прозвище вполне отвечало не одной только внешности. А наш "птеродактиль" назывался так скорее всего по причине кажущейся архаичности своих очертаний. В последние предвоенные годы мы уже прочно привыкли к гладким, благородным, зализанным формам самолетов, а из нашей трехколески во все стороны торчали всякие стойки, подкосы и растяжки, необходимые для того, чтобы от полета к полету изменять взаимное расположение колес шасси и в конце концов найти наилучшее из всех возможных. По ходу испытаний приходилось выполнять немало заданий сугубо экзотических: от посадок без выравнивания - своеобразного утыкания в землю с полной вертикальной скоростью снижения до перескакиваний на разбеге и пробеге через бревно, положенное на полосе, с целью спровоцировать - а затем, конечно, детально исследовать - вибрации типа "шимми", которым в некоторых случаях подвержено носовое колесо трехколесного шасси. Но все самые необычные номера были уже проделаны, когда в один прекрасный вечер мы полетели на нашей трехколеске по одному из последних |
|
|