"Марк Лазаревич Галлай. Испытано в небе" - читать интересную книгу автора

оставшихся заданий. Наблюдателем в кормовой кабине был на этот раз сам
конструктор машины - И.П. Толстых.
Первые полеты "птеродактиля" неизменно привлекали внимание широкого
контингента зрителей и болельщиков. Но всякая новинка быстро приедается: на
смену ей в изобилии приходят следующие. И в этот вечер наш взлет никем уже
не воспринимался как сенсация.
Взлетев и набрав по прямой метров двести высоты, я посмотрел влево.
Воздушное пространство со стороны предполагаемого разворота было свободно.
Убедившись в этом, я, как положено, чуть-чуть прижал самолет - опустил
немного его нос, чтобы получить нужный в развороте избыток скорости.
Внезапно что-то черное мелькнуло в поле моего зрения. В ту же секунду
раздался резкий, как при взрыве, звук. От сильного - прямо в лоб - удара
помутилось сознание. Наверное, я пришел в себя очень быстро - не позднее чем
через несколько секунд, иначе вряд ли успел бы выпутаться из создавшегося
положения, столь же малоприятного, сколь и необычного.

***

Во всяком случае, открыв глаза, я увидел окружавший меня мир в розовом
свете - к сожалению, не в переносном (что в те времена считалось
заслуживающим всяческого поощрения), а в самом прямом, буквальном смысле
этого выражения. И заливной луг, раскинувшийся по соседству с нашим
аэродромом, и извивающаяся речка, и даже плывущий по ней пароход виделись
мне будто сквозь очки с розовым светофильтром. Голова болела так, словно по
ней долго колотили чем-то тяжелым. А прямо в лицо била плотная холодная
струя встречного воздуха, врывавшаяся в кабину сквозь вдребезги разбитое
переднее стекло (автомобилисты называют его "ветровым", и тут-то я понял,
насколько безукоризненно точен этот термин). Впрочем, этой холодной струе я
должен быть до конца дней своих глубоко благодарен - без нее вряд ли столь
своевременно вернулось бы ко мне сознание.
Среди осколков, еще державшихся по краям переплета кабины, был зажат
какой-то странный темный предмет неопределенной формы, от которого все время
отлетали клочья, неуклонно ударявшие меня по голове (больше им, впрочем, и
деваться было некуда).
Не сразу сообразил я, что этот таинственный предмет - убитая при
столкновении с самолетом птица.
Не сразу потому, что поначалу было не до нее: все мое внимание
привлекли иные - гораздо более важные в тот момент - обстоятельства: самолет
под довольно крутым углом, опустив нос, шел к земле. До нее оставались уже
немногие десятки метров. По-видимому, потеряв от удара сознание, я грудью
навалился на штурвал и таким образом невольно перевел машину в режим
энергичного снижения.
Вытащив самолет из этого чреватого существенными неприятностями
состояния, я кое-как выполнил "коробочку" вокруг аэродрома и посадил - нет,
вернее, не посадил, а плюхнул "птеродактиля" на бетонную полосу. Вот когда
неожиданно пригодилась крайняя нетребовательность к точности пилотирования
на посадке, присущая самолетам, имеющим шасси подобной схемы!
Сразу после посадки, еще на пробеге, я опять завалился на штурвал и
позволил себе роскошь снова - на сей раз уже более капитально - потерять
сознание. Благо и прямолинейное направление пробега трехколеска отлично