"Марк Лазаревич Галлай. Испытано в небе" - читать интересную книгу автора

сохраняла сама.
Однако сколь ни сильны были переживания, доставшиеся в этом полете на
мою долю, еще хуже было положение наблюдателя. Судите сами: в тот самый
момент, когда благополучно выполнен ответственный этап полета - взлет - и
экипажу положено немного размагнититься, в этот самый момент он чувствует
удар, откуда-то спереди в его кабину врывается струя забортного воздуха, и
машина, опуская нос, устремляется к земле! Выброситься с парашютом явно не
успеть: для этого чересчур мала высота. На вызовы по СПУ - самолетной
переговорной установке - летчик не отвечает. Что делать?.. И тут-то
наблюдатель с ужасом замечает, что врывающаяся в его кабину воздушная струя
несет с собой... кровь! Множество горячих капель крови! Никаких сомнений не
остается: летчик убит или по крайней мере тяжело ранен, что при создавшейся
ситуации, в сущности, одно и то же.
Но на этом чудеса не заканчиваются. Игорю Павловичу, наверное,
подумалось, что от нервного перенапряжения у него начались галлюцинации:
вместе с кровью поток воздуха начал гнать в его кабину... перья! Настоящие
черные перья, источником которых организм летчика, даже сколь угодно тяжело
раненного, вроде быть не мог... Конечно, галлюцинация!..
Здоровенный старый грач, на которого мы налетели, - вернее то, что от
него осталось, - застрял в переплете фонаря и так и был доставлен на землю.
Но при этом изрядно досталось и мне. Кроме ушиба головы (за счет которого
друзья и коллеги в течение долгого времени ехидно относили все мои, с их
точки зрения, недостаточно мудрые высказывания), обнаружилось, что осколки
стекла повредили мне левый глаз. Поэтому руководивший нами в то время
профессор А.В. Чесалов на сей раз - в отличие от того, когда я попал во
флаттер, - ничего записывать "на свежую голову" не велел (тем более что ни о
какой свежей голове в тот момент не могло быть и речи), а, напротив, тут же
решительно засунул меня в автомобиль и отправил в Москву, в глазную
лечебницу. И, как вскоре выяснилось, очень правильно сделал.
Только благодаря этому у меня еще на долгие годы сохранилось
стопроцентное зрение на оба глаза.
Дабы происшествие не кануло бесследно в Лету, покойный грач был
сфотографирован во всех возможных ракурсах (так принято делать при любой,
даже самой незначительной, поломке). Две или три фотографии были предложены
мне в качестве сувенира, и я легкомысленно принял их. Говорю
"легкомысленно", ибо, кроме злополучного грача, на них фигурировала часть
переплета фонаря - две дюралевые рейки, каковые при желании можно было
квалифицировать как "элементы конструкции экспериментального самолета". И
действительно, не далее как на следующий же день спохватившееся бдительное
начальство велело немедленно принести фотографии обратно и даже потребовало
от меня пространного письменного объяснения, зачем я их взял. Мой
естественный ответ: "на память" - был воспринят как не вполне
удовлетворительный. Так я и остался на долгое время без осязаемых сувениров
об истории с грачом, как, впрочем, едва ли не обо всех прочих историях,
случившихся со мной за годы испытательной работы.
Но все это уже, можно сказать, послесловие. Сейчас же я вспомнил о
происшедшем столкновении с птицей прежде всего как о случае, в котором мне
явно не повезло.
Судите сами: беспредельное воздушное пространство, и в нем совсем
небольшая птица. Так надо же было уткнуться в нее прямехонько лобовым