"Север Гансовский. Черный камень (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

биологическую эволюцию, совершил в течение недели столь же скорую
социальную. И речь тут идет об овладении речью.
Гость <заговорил> утром второго дня, как я вернулся в сторожку.
Сначала то были прокашливания и продувания, какие делает оперный бас перед
выходом на сцену, рычание, опробование всего голосового аппарата. Затем
несколько часов от него доносились <а>, <о>, <у>, взрывные согласные,
смычные и прочие. К вечеру он произносил уже комплексы звуков вроде <дыр>,
<бул>, <шел>, потом пошли сочетания двух-трех комплексов, то есть почти
слова, но бессмысленные, а ночью уже складывал из этих наборов целые
предложения. В первые же сутки мною было замечено, что пришелец никогда не
отдыхает, либо шагает из угла в угол, растирая себя, либо сдирает со
своего тела новые предметы туалета и всяческие бумаги. Теперь к хождению
прибавилось бормотание. Как ни проснешься, засветло или в темноте, все та
же непрекращающаяся речь. Иногда это вполне можно было посчитать за
русский язык, потому что тонировка вскоре сделалась нашей и невпопад стали
проскальзывать русские слова. Я несколько раз напрягался, пытаясь
разобрать, что именно высказано, и потом спохватывался.
Но на третий день из комнаты вдруг отчетливо прозвучало: <Не
подскажете, сколько времени?>
Я в этот момент как раз дотащился к ведру с водой, чтобы запить
лекарство, от неожиданности уронил свою таблетку. Очень обрадовался и
заторопился к пришельцу в его комнату.
Однако голый человек, глядя не на меня, а прямо перед собой в стену,
сказал совсем неожиданное: <Сама уступи. Подумаешь! Сейчас все инвалиды>.
Затем бессистемный набор слов и опять связная фраза, но совсем другим
тоном: <Прошу вас молчать, когда вы со мной разговариваете!>
Видимо, это было овладение риторикой различных слоев общества. С
этого времени инопланетник стал говорить осмысленными предложениями,
которые, однако, не были связаны между собой. Голос звездного гостя
сначала звучал как-то сухо, металлизированно, словно запись на
некачественной ленте, но постепенно обрастал фиоритурами, делался
естественней. Час от часу губы пришельца двигались быстрее - он начал
примерно с десятка слов в минуту и довел их количество до четырех-пяти
сотен и больше, так что это превратилось в жужжание, затем в гудение,
потом в свист, негромкий, правда. Я притерпелся к этому звуку, как
привыкают к неисправному холодильнику. Так было опять-таки суток трое, а
может быть, и четверо, не помню.
И вдруг гость выключился. Напрочь умолк. Вероятнее всего, умолк
потому, что выучился произносить все слова и комбинации слов, которые
считал необходимыми для благополучного функционирования в нашей земной
действительности.
Во всяком случае, я сплю, и вдруг внезапная тишина. Это меня
пробуждает. Обеспокоенный, встаю, держась за стенку, иду к пришельцу. И
вижу, что он разлегся на полу врастяжку. В первый раз за все это время
отдыхает. А по стенам гвозди все до единого заняты вещами, на моем эскизе
<Березка> полуботинки, на другом - синие кеды и под окном две аккуратные
стопочки. Это документы и деньги - главным образом помятые рубли и
пятерки. Трудно поверить, что вся эта масса материи, включая самого
человека, возникла, развилась из крохотной мягкой выпуклости на черном
камешке. Однако факт, как говорится, налицо.