"Север Гансовский. Побег (Повесть, фантастика) (репост полной версии)" - читать интересную книгу автора

тлела в нем по нескольку часов.
Хотелось есть. Вчера в горячке он нахватался криля, однако сейчас
никаких неприятных... Подошел к воде. Взятая на ладонь студенистая масса
была похожа на протоплазму. Что-то биологическое, но так, что отдельных
маленьких существ не рассмотреть. Первичная жизненная материя, из которой
природа позже станет лепить классы, отряды, породы.
Несмело попробовал. Холодец и холодец!
И морская вода вполне годилась для питья. Чуть солененькая. Только
чтобы не напоминать дистиллированную.
Им вдруг овладела сумасшедшая радость. Как хорошо, как счастливо. Хоть
ляг, хоть иди, никому никакого отчета, ничто не изменится ни от его
трудов, ни от его безделья. Все связи не то чтобы оборваны и болтаются, а
их попросту не существует. Без долга, ответственности он будет встречать
новый день острым чувством наслаждения, провожать тоскуя, ибо сон теперь -
не убежище от скуки и досады, а перерыв наполненного бытия.
Пойду к югу, сказал он себе. Или к северу, если брошен в южное
полушарие. К полуденному солнцу. За несколько лет доберусь до тропиков, а
там на запад или восток.
Просто жить! Без оправдания со стороны. Ведь многие так. Прикидываются,
будто перед ними высокие цели, а на самом деле квартирка, да дети растут
потихоньку, что и регистрируется благодушно.
Выше поднялось солнце, мягкая теплота сменила прохладу.
Шоколадно-коричневый песок у самых вод был ласково податлив, его шелковые
отливы звали ступить. И манила потонувшая в мареве полоска горизонта.
"Интересно, весь ли земной шар таков - море по пояс и отмели без края?
Или где-то большая суша, бездонный океан?"
Полтораста раз день сменялся ночью над безмолвием песков и воды. А
может быть, двести или сто тридцать - Стван намеренно сбивал себя со
счета. Шел со вкусом, ощущая каждый миг абсолютной свободы. Сначала по
утрам еще вспоминались старые обиды, он отдавался привычным злобным
монологам. Но, прожаренный солнцем, насидевшийся в целебных лагунах, стал
уравновешенней. Улыбался ни с того ни с сего, шутил и смеялся собственным
остротам. От непрерывной ходьбы мышцы развились, руки и ноги уже не висели
неприкаянными, а принадлежали корпусу. Загорелая кожа утолщилась, плотней
прилегла к плоти. С удивлением отмечал, как это приятно - физически быть.
Пейзаж все не менялся: равнина, мелко налитая водой, или мелкое море с
часто насыпанными низкими островами. Но внутри было разнообразно. То на
небольшой глубине луг огненно-красных, густо переплетенных водорослей,
длинных, без начала и конца. То задавало загадку неизвестно откуда
взявшееся течение, и Стван долго смотрел, как жизнь кишит в своеобразной
реке, струящейся в толще вод. Научился ценить малое. Радовался, например,
обнаружив полоску крупнозернистого песка среди мелкого. Когда в первый раз
нашел камень, овальный, обтертый, это стало событием. Стван нес камень с
собой несколько дней, перебрасывал из руки в руку, кидал, подбирал.
Но однажды в небе собралась гроза. Он сообразил, что на широкой
территории его голова представляет собой высочайшую точку. Джомолунгму
кембрийского мира. Поспешно выкопал яму в песке, она тотчас заполнилась
пенистой водой - улегся, пережидая. Гроза, к счастью, прогрохотала вдали.
Другой раз было куда страшнее. Ночью, от какой-то тоски проснувшись,
увидел, что местность еще обмелела, и его окружает не море, а бескрайнее