"Север Гансовский. Часть этого мира (Авт.сб. "Человек, который сделал Балтийское море")" - читать интересную книгу автора

газохранилищ, бетонные поля, утыканные антеннами направленной связи.
Четырехрядная дорога уже радовала глаз тем, что цивилизация сюда еще не
совсем пришла, а только подбиралась. Здесь многое было начато, но не все
закончено. Рыжие от мохнатой ржавчины железные трубы и кигоновые плиты с
торчащей арматурой еще не сложились в аккуратные конструкции, а по
кирпичным пустырям там и здесь росли груды этого, как его... бурьяна,
длинные удилища крапивы! И небо, хотя бледно-серое, свободно от воя
реактивных.
А на бетонке вообще начались чудеса. Заросли голубого цикория по
обочинам, посевы пшерузы и майриса, перемежающиеся с простой травой,
дерево в отдалении, тишина. От одного десятка километров к другому
небосвод становился чище, ярче, синее. Незаметно втек в кабину свежий
запах цветов и листьев. Летний запах. В городе ведь особенно-то не
замечаешь эти месяцы, эти времена года, только если телевидение и радио
начинают уж слишком раздираться об "осенних шляпках", о "весенних
галстуках". А тут без рекламы было ясно, что июнь или там июль свободно,
неторопливо плывет над рощей, над озером, ярко мелькнувшим вдали. У Лэха
даже сердце защемило, когда подумал, что вот поставить бы здесь где-нибудь
домик да послать к чертовой бабушке всю технологию вместе с наукой.

Там, далеко во Флориде,
В зелени домик стоит.
Там о своем Майн Риде
Прекрасная леди грустит.

Песенка детской поры, родившаяся на асфальте, возле кирпичных и
бетонных стен. Дурацкая песенка, но Лэх знал, что это, собственно, и было
его главной мечтой - лес, поле, сад, лично ему принадлежащее жилище, запас
необходимого на несколько лет, независимость. Все начала и концы очевидны,
не боишься случайностей, зная, что способен одолеть любую беду. Днем
работаешь, а вечером тихие радости в семейном кругу, и никакое падение
акций тебе не угрожает. Все сам, и посторонние непостижимые силы вроде
инфляции против тебя слабы.
Но понятно было, что даже концерн "Уверенность" такого не может. Самое
большое, на что он способен, - добиться, чтобы квартира на
двухсотвосьмидесятом этаже стала ему по душе...
И люди в этом краю были другие. У железнодорожного переезда со скромной
будочкой Лэх посидел на скамье рядом с женщиной, которая заведовала тут
хозяйством. Электротяг первобытной конструкции проволок за собой длинный
грузовой состав и угромыхал вдаль. Рельсы остались лежать, пустые,
спокойные, как бы существующие сами для себя, казалось, ветка из никуда
выходит и ведет в никуда. Здесь была даже кошка. Редкостное животное
вскочило на скамейку рядом с Лэхом, требовательно толкнуло его в руку
шерстистым лбом, издало негромкий рокочущий звук. Осторожно, опасаясь
нарваться на грубость, Лэх спросил женщину, не скучно ли ей тут. Она
благодушно посмотрела на него.
- А что такое скука?
Потом, подумав, объяснила:
- У меня же нет телевизора. Понимаете, моя родственница пишет из
города. Она каждый вечер надеется на что-нибудь хорошее, и обязательно