"Север Гансовский. Пробужденье (Журнал "Химия и жизнь", 1969, NN 11-12)" - читать интересную книгу автора

Федя погладил жену по плечу и объяснил, что дома много вещей решительно
никому не нужных при том, что не хватает необходимого. Шура в смысл его
слов не вникала, ибо все происходящее могло для нее означать только, что
Пряничков собрался подать на развод. Однако тут ее взгляд упал на
последний рисунок мужа, почему-то оставшийся с ночи на подоконнике. Она
безотчетно взяла лист и стала его рассматривать, всхлипывая. Незнакомая
гордость вдруг затеплилась в ее сердце. Спящая молодая женщина на рисунке
была и похожа и непохожа на настоящую Шуру. Плечи, шея вроде были те же,
но все обволакивали теплота и поэзия, каких Федина жена за собой и не
подозревала.
Пряничков воспользовался заминкой, быстро вызвал по телефону мебельный
комиссионный. Через сорок минут оттуда прибыл самоуверенный
красавец-заместитель директора, а за ним трое молодцов-грузчиков, которые
тяжко, словно ломовые лошади, вздыхали и топтались на лестнице, заранее
показывая своим поведением, сколь нечеловечески велик предстоящий им
подвиг.
Квартира к этому моменту уже выглядела, как после землетрясения. Из
книжного шкафа Федя успел выгрести первый внешний ряд книг, за ним во
втором слое обнаружились подписные Томас и Генрих Манны, трехтомная
"История кино" и еще много разного. Все вещи были стронуты с привычных
мест, стопа досок громоздилась на кухне, и стену большой проходной комнаты
обмерял дядя Ваня - водопроводчик, по совместительству столяр,
электромонтер, натирщик полов и в целом всеобщий домовой работник.
Элегантному замдиректора Пряничков предложил не только сервант, но и
столь же драгоценный журнальный столик, могучий книжный шкаф, торшер с
двумя рожками и трюмо. За это последнее Шура стала грудью, как тигрица,
охраняющая дитя. Однако в Феде теперь возникла какая-то мягкая настойчивая
убедительность. Он сначала согласился с доводами жены, но потом развил их
дальше, в результате оказалось, что трюмо действительно без всякой пользы
стоит в маленькой комнате, занимая место и бесцельно отвлекая на себя
умственную энергию. И в конце концов Шура махнула рукой.
Пока замдиректора выписывал квитанции, бросая кокетливые зазывные
взгляды на Пряничкову-старшую и даже, по инерции, безотчетно, на
Пряничкову-младшую, двенадцатилетнюю Наташу, трое богатырей со стенаниями
и бранью взялись за сервант. Они так ожесточенно спорили и так громко
жаловались, что могло показаться, будто еще ни разу в жизни им не
приходилось выносить из квартиры что-нибудь большее, чем табуретку.
Поэтому удивительной была легкость, с которой сервант под аккомпанемент
непрерывных воплей вдруг выплыл на лестницу.
Тут же в раскрытых дверях возник скромного вида работник из
букинистического - Шура потом вспомнить не смогла, когда муж успел вызвать
и этого. Специалисту по книгам Федя отдал "Детскую энциклопедию", "Историю
кино" и целый десяток толстых подарочных изданий вроде "Молодежь в
искусстве" или "Балет Большого театра". Хотел было отдать и Томаса Манна,
но, раскрыв один томик на случайной странице, задумался, отложил.
Шура чувствовала себя среди этого разгрома, как на вокзале во время
посадки, когда сам не едешь. Она не знала, куда сесть или куда стать. Со
всех сторон на нее что-то двигали, предупреждающе гикали. Но когда была
вынесена мебель, когда у стены воздвиглись наскоро сработанные книжные
полки, в квартире вдруг стало не только просторно, но молодо и