"Север Гансовский. Винсент ван Гог ("Химия и жизнь", 1970, № 1-4) [АИ]" - читать интересную книгу автора

Я кивнул.
- Сколько вы за нее назначите?
У него даже задрожали руки, он мучительно нахмурил брови и стал
прохаживаться у стола, делая по два шага в одну и в другую сторону. Он
смотрел в пол, долго что-то высчитывал, шепча про себя, потом поднял
голову.

- По моему, начал он осторожно, - сто двадцать пять гульденов было бы
недорого.
Или двести пятьдесят франков.
- Двести пятьдесят?
- Да... Видите ли, я считаю так - Он заторопился, объясняя. - На работу
затрачено примерно месяц, если говорить только о самом полотне. Чтобы
месяц существовать, мне нужна примерно половина этой суммы. Остальное -
холст и краски. Вы, может быть, думаете, что тут нету наиболее дорогих. Но
дело в том, что этот серый цвет составлен...
- Отлично, - сказал я и поднялся, на сей раз втянув голову в плечи и
опасливо посмотрев на потолок. - Я плачу вам тысячу франков.
- Сколько?
- Тысячу франков.
И тут мы вдруг услышали какое-то шевеление возле окна, а затем
отчаянный голос.
- Нет! Так нельзя!
Мы оба оглянулись. Женщина, о которой я совсем забыл, стояла
выпрямившись, - ребенок рядом на постели - и глаза у нее сверкали гневом.
- Тысячу франков? Никогда!
Вы понимаете, в чем дело. Эти крестьяне зарабатывали всей семьей
франков пятьдесят в месяц - вряд ли больше. Главным для них были хлеб,
одежда и топливо; Ван Гог же, который не производил ни того, ни другого,
ни третьего, казался здесь просто бездельником. Его занятие представлялось
им сплошным отдыхом - ведь карандаш много легче лопаты, которой они
ворочали по десять часов ежедневно. Женщина была просто оскорблена.
Впрочем, собственная выходка ее уже смутила. Она побледнела, схватила
ребенка и, отвернувшись от нас, принялась нервно его подкидывать, хотя он
и так спал.
Интересно, что и Ван Гог был ошарашен. Он покачал головой.
- Нет-нет. Это слишком. Сто двадцать пять гульденов будет довольно.
- Но я хочу заплатить вам тысячу франков. Вот, пожалуйста.
Я вынул из кармана тысячефранковый билет, положил его на стол. Однако
художник отшатнулся от него, как от гремучей змеи.
Черт побери, опять непредвиденная трудность! Идиотизм положения состоял
в том, что у меня было с собой только несколько десятков тысячефранковых
билетов и не стоящая упоминания мелочь в голландских гульденах. В Париже
нашего времени мне и в голову не пришло, что он спросит так мало. Деньги в
Европе конца прошлого столетия были очень дороги, и я прекрасно
представлял себе, что сейчас в Хогевене никто не сможет разменять такой
кредитки.
Я попытался сунуть билет ему в руку, но он оттолкнул его, говоря, что
картина, мол, того не стоит, и он не позволит себе обманывать меня.
"Не стоит" - представляете себе! Для меня она стоила больше, чем в его