"Север Гансовский. Инстинкт?" - читать интересную книгу автора

распростертое тело. Издали определил, что женщина и что мертва - лежит лицом
в землю.
Понятно стало, что едущие, идущие по шоссе иакаты привыкли к такому, не
обращают внимания на умирающих. А те и не ждут внимания.
Дорога теперь вела через холмы. Поднялся. Впереди город - окраинные дома
и крыши, крыши до горизонта. Что-то зловещее в раскинувшейся передо мной
панораме.
Сел на бугорок. Каков же первый итог знакомства с Иакатой?.. Почти
безжизненная планета, где единственное большое поселение таково, что люди
уходят оттуда, предпочитая существованию в этом городе смерть в пустыне.
Но раз уж высадился, надо как-то отъесться, окрепнуть. Идти в столицу
Иакаты, разведать насколько возможно новый для нас мир. Это обязанность.
Однако ничего жуткого на окраине не было. Город как город. Старый,
довольно запущенный и некомфортабельный. Среди трехэтажных кирпичных зданий
иногда попадались четырехэтажные с украшенными карнизами и подъездом, но
тоже обветшалые. Удивляло, правда, отсутствие заводов и фабрик, складов и
мастерских - вообще каких-то свидетельств производственной деятельности
горожан. Двигаясь бодрым шагом, я оставлял за собой перекресток за
перекрестком, но нигде не попадалось ни одного магазина. Немногочисленные
прохожие шли праздно - в том смысле, что ни у мужчин, ни у женщин не было в
руках сумок, в которых им бы нести приобретенные по дороге домой продукты
или другие покупки. И никакой жестокости в лицах. Пожалуй, только вялость и
равнодушие.
Там и здесь на стенах были укреплены доски с текстами, но поскольку я
знал лишь устный язык Иакаты, они мне ничего не говорили. Впрочем, судя по
несложным и часто повторяющимся символам, на планете было принято не
слоговое или иероглифическое письмо, а буквенное, которое нетрудно изучить.
Миновал обнесенный решеткой скверик. В центре возвышалась статуя -
мужчина в рост, сложивший на груди руки. Вокруг на скамейках с десяток
горожан. Сказал себе, что позже, когда сквер опустеет, смогу, если не
найдется лучшего, здесь переночевать. Правда, мне представлялось, что я все
еще на какой-то старой окраине, что вот-вот откроются новостройки,
административные и торговые здания, кишащие народом, гостиницы, театры и,
главное, предприятия, где люди работают, производят. Однако все тянулись по
бокам жилые дома со следами обвалившейся штукатурки, а под ноги стелилась
все та же выбитая мостовая, где участки разрушенного покрытия перемежались с
плотно утрамбованной землей. Прохожих не прибавлялось, их лица были
неоживленными, и не исчезало разлитое кругом ощущение безразличия и
потерянности.
Один только пункт я отметил как заслуживающий в дальнейшем подробного
знакомства. То было украшенное колоннами и фризом здание с двумя очень
длинными одноэтажными флигелями. Окна центрального массива все были заложены
кирпичом, но флигели смотрели живыми глазницами. У входа в левый стояла,
чего-то ожидая, группа местных жителей. Подошел, спросил. Оказалось, музей.
Поскольку под фризом по архитраву шла рельефная надпись в одно слово, я,
надеясь, что иакаты так и пишут, как произносят, запомнил последовательность
восьми составлявших ее символов.
А еще минут через тридцать город кончился. Как обрубленный.
Справа улица обрывалась последним домом, слева тоже, и ничего переходного
вроде строений полудеревенского типа, сараев, заборов, садов. Я стоял