"Север Гансовский. Двадцать минут " - читать интересную книгу автора

Со вчерашнего утра вьюжило, много прибавило снегу, но днем метель
кончилась, стал постепенно забирать мороз и к ночи вошел в полную силу. Миша
Андреев, стоявший с винтовкой у полуразрушенного здания почты, не замечал
холода. Он был тут один на часах, лейтенант и весь взвод ушли в покинутый
жителями городок - посмотреть, нет ли здесь еще какой-нибудь воинской части.
Уже ясно было, правда, что нет.
Рядом дымился, догорая, деревянный дом. Пламя освещало снег, кое-где
покрытый пеплом, и разбросанные черные головешки. Это место было единственно
светлым, а кругом лежали тьма и неизвестность - незнакомые темные рощи и
поля впереди, незнакомый городок сзади. Еще недавно Андрееву беззащитно и
жутко было бы в такой обстановке одному, но за последние недели, пока они
выбирались из окружения, он ко всему привык. Хотелось есть, но нечего было.
Днем, когда проходили через деревню, затерянную в лесу, Миша забежал в дом,
еще не остывший, хранящий тепло, на столе увидел кувшин молока, только час
или два назад может быть сдоенного. Уже присел, чтоб выпить, но стало
стыдно, как будто пользуешься чужой бедой.
Впрочем, мысли о еде лишь на миг всплывали и тотчас забывались. Андреев
напряженно думал, но не о Гитлере - он и представления не имел о главной
ставке фюрера под Растенбургом и вообще забыл, кто у них там главный, даже
не о конкретном противнике - о немцах, которые заняли Березовку здесь рядом,
а о самом себе. Ему было обидно и мучительно, что он не может соединить в
одно две жизни - свою довоенную московскую и сегодняшнюю военную жизнь. Там
в прошлом остались университетские аудитории напротив Кремля, где он был не
последним, улица Арбат вся в знакомых магазинных витринах, комната в
коммунальной квартире - мать у зеленого абажура проверяет школьные тетрадки
учеников, а он сам на диване разбирает интегралы Лебега. Поздно вечером
приходил друг, Федя Головин из соседнего подъезда, вдвоем они шли на кухню
и, усевшись за стол соседки, беседовали часами напролет о Есенине, о великих
математиках, о Рембрандте, об Испании - все говорили, говорили... А здесь
было так, что ничего не успеешь обдумать, не осознаешь. Все происходило
очень быстро. Начинался бой - только станешь прикидывать, что делать и как
победить, вдруг выяснялось, что обошли и танки рычат уже сзади. И все в
спешке. Иногда ему казалось, что, если б война остановилась ненадолго, он бы
во всем разобрался и приспособился. Но война не останавливалась, и Андреев
двигался в ней, как в полусне. Он помнил, когда началось это состояние,
когда жизнь как бы разрубилась пополам Еще они были не на самой передовой,
но торопились к холмам, откуда доносились выстрелы. Быстро шли дорогой среди
неубранных полей и увидели лежащего у ржи человека. Он не повернулся к ним,
не поднял головы, ничего не сказал, не двинулся. И вдруг кто-то сказал:
"Убитый". Мишу как громом ударило. Человек, которого лишили жизни, который
перестал существовать, сделался неподвижной большой куклой, хотя еще только
что был чьим-то отцом, братом, знакомым... Это огромное и страшное надо было
понять, продумать до конца. Но как раз некогда было - тут же они вступили в
свой первый бой. И так оно пошло. Внешне-то Миша был, как все, но внутри
росла и росла груда неразобранного. Он чувствовал себя ущербным. Ему
казалось, что вся его прошлая жизнь со многим радостным и светлым была
неправильной - ведь она не подготовила его к трудному часу, и ничего из
довоенного не годилось сейчас. Вместе с тем Миша с завистью убеждался, что
многие бойцы взвода не мучились раздвоенностью, принимали все, как оно шло.
Для комсорга Коли Зайцева, для лейтенанта Леши - он тоже был москвич, с