"Иржи Ганзелка, Мирослав Зикмунд. Там, за рекою, - Аргентина " - читать интересную книгу автора

Второй класс так же не может ехать без первого, как первый без второго.
Первый приедет из Африки в Америку ничуть не быстрее, чем второй. Однако
аргентинские таможенники, как истые джентльмены, отдадут предпочтение
пассажирам первого класса и пустят их на берег - минутой раньше тех, кто не
дал пароходной компании заработать больше. А третьего класса на "Буассевене"
вообще нет.
Первый и второй классы. В них вся классовая иерархия пяти континентов:
надменное, презрительное, равнодушное высокомерие туго набитых кошельков,
несбывшиеся мечты полупустых и апатичная безнадежность совершенно пустых. И
вот все эти противоположности, разбросанные на всех пяти материках света, по
натертой до блеска лестнице и мокрому трапу хлынут в тесноту скорлупки,
которая готовится отправиться в путешествие через океан. Хлынут в нее и
застрянут, окаменеют в железных дверях, над которыми сияет маленькая
бронзовая дощечка: "First class". Первый класс.
Это совершенно обычная железная дверь. Но она двулика. С одной
стороны - убогая белизна краски, под которой холодит и предостерегает
тяжелый металл. С другой - лаковый глянец дорогого дерева, инкрустированная
рама окошка, до блеска начищенный медный засов. Табличка над дверью и
засов - это если вы смотрите из второго класса. С обратной же стороны ничего
подобного, потому что второй класс не должен опасаться любопытства первого.
Барьер настолько надежен, что маляры сочли излишним делать надпись: "Вход
строго воспрещен".
Барьер, разделяющий два мира, втиснутых в жалкую скорлупку среди
Атлантического океана. В одном из этих миров есть зеркально натертый паркет,
толстые ковры, картины голландских мастеров, хрустальные люстры,
комфортабельные спальни с вентиляторами и ваннами, курительные салоны,
салоны для игры в бридж, салоны-читальни, чайные салоны, танцевальные
салоны, дневной рацион из восемнадцати блюд, выложенный кафелем бассейн с
пресной водой и рояль.
В другом - тесные каюты, переборки из стальных листов, железные
двухъярусные койки, общий умывальник, общий душ и общий вид на море сквозь
толстые стекла иллюминаторов. Пол без ковров и коридоры с кухонной вонью,
уборные и затхлые каюты, из которых женщины не выходят за все время пути,
потому что им вывернуло желудки. Во втором классе рояля нет.
Когда находишься на палубе парохода, стоящего в порту, которым
заканчивается путешествие через двадцать стран, тебя охватывает меланхолия.
Минуту спустя будут подняты якоря, под кормой забурлят вспененные каскады
сапфира, спереди и сзади загудят буксиры, и тросы, которыми до сих пор был
привязан "Летучий Голландец", натянутся, словно струны. Вот уже кейптаунский
почтовый чиновник собрал сотни писем, облепил их юбилейными марками с
изображением английских величеств и, засунув в сумку пачку телеграмм, в
которых пассажиры простились с одной частью света и приготовились
поздороваться с другой, сбежал вниз по трапу. Бас пароходной сирены обрывает
звуки бодрого марша; то там, то здесь мелькает залитый слезами платок, и
панорама пика Дьявола со Столовой горой понемногу поворачивается, как в
сказочном сне. Вдруг начинает казаться, что Африка перевернулась вверх
ногами. И вот наступило мгновение, когда неодолимо потянуло к черным и белым
клавишам. Они помогают перекинуть мост через пропасть, отделяющую тысячи
свежих воспоминаний о волшебной части света, в течение года служившей тебе
родиной, от убаюкивающего плеска, под который уже нельзя менять скорость