"Инна Гарина. Книга без переплета " - читать интересную книгу автора

целых тридцать пять лет?
Михаил Анатольевич непонимающе смотрел на него.
- Если я был таким от рождения, откуда же я могу это знать?
- А что было до твоего рождения?
Овечкин растерялся окончательно.
- То есть? А, вы, должно быть, говорите о внутриутробном развитии...
помнится, я что-то читал об этом....
Отшельник, откинув голову, от души расхохотался.
- Читать-то ты читал, не сомневаюсь. И еще не сомневаюсь, что, не
проследи я за тобой, ты выйдешь из моего дома и прямиком отправишься к
Ловчему с Пэком - просить, чтобы тебя пропустили в тот мир, о котором я
тебе рассказал. К саламандрам и феям.
Михаил Анатольевич открыл было рот и тут же закрыл его снова. Он вроде
бы совсем еще не думал, что будет делать, когда уйдет отсюда, но, услышав
слова отшельника, понял, что именно так и собирался поступить...
- В сказку захотелось, - посмеиваясь, продолжал старик, и Овечкин
густо покраснел. - Ну, ну. А говоришь, слабый и трусливый. Я ведь сказал
тебе, среди всего прочего, что это опасный мир. Однако ты предпочел этого
не услышать.
- Вы меня совсем запутали, отец Григорий, - пролепетал Овечкин,
опуская голову.
- Отнюдь! - весело сказал отшельник. - Только ничего у тебя не выйдет,
сынок. Во-первых, Ловчий с Пэком сейчас злы на тебя и ни за что не
пропустят. А во-вторых, я за тобой прослежу, уж не сомневайся. Вернешься ты
отсюда прямехонько в Таврический сад. И дам я тебе адресок одного выученика
моего, Аркаши Каверинцева. Скажешь, что от меня, и он приютит тебя на
первое время. А там видно будет. Пока что ложись, отдохни. До утра всего
ничего осталось.
Он легко поднялся с лежанки и взял со стола керосиновую лампу.
- Пойдем, на сеновале тебя устрою.
- Погодите, - сказал обескураженный таким прозаическим окончанием
разговора Михаил Анатольевич, с трудом опуская на пол изрядно отсиженные
ноги. - А что же было до моего рождения?
Отшельник остановился на пороге и бросил на него насмешливый взгляд.
- Много будешь знать - скоро состаришься. Ни к чему тебе пока что это
знание. Да ты мне и не поверишь, чего доброго...
- Но вы же знаете, - упрямо сказал Овечкин, уверенный, что так оно и
есть. - Кто вы, отец Григорий?
Забыв о мурашках, бегающих по ногам, он, затаив дыхание, всматривался
в лицо старика. В неярком свете старинного светильника тот со своими белыми
волосами, рассыпавшимися по плечам, орлиным носом и зоркими, пронзительными
глазами, в которых Михаил Анатольевич, перестав бояться, отчетливо различал
сейчас почти нечеловеческую остроту ума и понимания, еще более походил на
волхва. Старик казался вышедшим из глубины веков, древним, как сам мир,
сновиденным образом и в то же время был совершенно живым, реальным и
близким, пугал и притягивал. И Овечкин, словно под властью чар, не в
состоянии был отвести от него взгляда.
Прямая линия рта под густыми белыми усами дрогнула и изогнулась в едва
заметной улыбке.
- Отшельник я, - сказал отец Григорий, и голос его, доселе тихий и