"Александр Гаррос, Алексей Евдокимов. [Голово]ломка " - читать интересную книгу автора

синтетических бицепсах. Они широко и радостно улыбались каждому
измочаленному джоггеру и с душевной отмеренностью того самого
лимонорубочного устройства произносили: "Синк позитив!", "Синк позитив!" -
Улыбнись, ублюдок, - голосом Последнего Бойскаута подбодрил доппельгангера
Вадим.
Ублюдок улыбнулся. Вадим не поверил. Ублюдок притворялся, факт. С
каждым утром он все сильнее отличался от него, доппельгангер. И все меньше
нравился Вадиму. Он определенно вел асоциальный и нездоровый образ жизни.
Мало, где и с кем попало спал, много пил некачественный вонючий
спирт-ректификат, пренебрегал физическими упражнениями, злоупотреблял
богатой холестерином и сахаром пищей, не следил за собой, был склонен к
истерии, отличался конфликтным неуживчивым нравом и дурной
наследственностью, не ладил с начальством, нет, вообще потерял работу, имел
неоднократные приводы в полицейские участки, экспериментировал с
расширяющими сознание и сокращающими бытие препаратами и вскоре намеревался
бесславно сдохнуть под случайным забором от передозировки очередного из них.
Совершенно непонятно было, почему молодой здоровый позитивно мыслящий
креативно поступающий перспективный сотрудник крепкого солидного
авторитетного международного банка до сих пор терпит такую мразь и рвань в
собственном зеркале, отчего не вышибет ублюдка из доппельгангеров без
выходного пособия и с волчьим билетом... Словно прочитав это намерение в
пристальных вадимовых глазах и убоявшись, дублер резво смазался,
затуманился, подернулся, заслонился горячей испариной. Вода нагрелась. Можно
было лезть в душ. Только здесь Вадим согрелся по-настоящему. Он сидел на
шершавом эмалированном дне нирваны. Теплые струйки сыпались на голову,
создавая в ней ровный белый шум. Вадим растворялся. Растворился почти
совсем, когда неприятный язвительный голос - наверное, мстительного
доппельгангера, - сказал ему довольным гнусавым тенорком в правое ухо: ну
все, Вадимчик, время. Тайм. Из мани, Вадимчик. Вылазь. Пора. Сейчас ты
выберешься во враждебную плохо отапливаемую среду дешевой съемной квартиры.
Утрешься. Оденешься. Приготовишь себе два тоста. Тосты будут дочерна
подгоревшие с одного края, потому что тостер у тебя тоже дешевый, говно у
тебя тостер, да. Положишь на перепрожаренный диетический хлебец - в сыром
виде в пищу не пригодный, вкусом и консистенцией неотличимый от поролона, -
ломтик обезжиренного масла. Оно станет прозрачным, как нагретый стеарин. И
тоже не будет отличаться от него ни вкусом, ни консистенцией. Запьешь все
это чашкой прогорклой растворяшки, три таблетки сахарозаменителя канут в
бурую жижу без следа. А потом - потом будет еще хуже. Потом ты натянешь
китайскую пуховую куртку с глубоко и успешно законспирированным
водоотталкивающим покрытием. Так хорошо законспирированным, что ты очень
быстро промокнешь. Там же у нас наверняка мокрый снег, да? И гнойного колера
слякоть под ногами. И не "слякоть", а "слякать", потому что это глагол.
Сляк-сляк. Сляк-сляк. По щиколотки. Какое же у нас в Латвии Рождество без
сляканья и мокрого снега? А все почему? Да потому, что никакой ты, Вадимчик,
не молодой здоровый позитивно мыслящий креативно поступающий перспективный
сотрудник. Ты мелкая шестерка, последнее звено в шестерочной цепи. Потому
что Цитрончик-папхен напряг зятька-Очкастого, а Очкастому лениво, да и
западло, просыпаться и слякать, пусть даже и зимними шпованными шинами
своего "понтиака" подсолнечного цвета, папхенова предсвадебного подарочка, и
он напряг тебя, и ты, мудон, послякаешь. Как миленький. Поскольку тебе