"Ромен Гари. Новеллы" - читать интересную книгу автора

арматурой. Сейчас я оказался на своего рода застекленной веранде, среди
мебели с искаженными формами, которая словно вышла из кошмарного сна, под
светящимся потолком, цвет которого все время менялся и откуда свисали
железные предметы: они вращались и без конца шевелились, тогда как во всех
углах угрожающе возвышались массивные цементные блоки с торчащими из них
трубками, шлангами и стальными пластинами; а со стен картины -- ну, я так
считаю, что картины, поскольку они были в рамах,-- швыряли вам в лицо
зловещие цветные пятна и линии, запутанные в клубки, словно змеи, и от всего
этого хотелось выть. Я повернулся к Карлосу. Он стоял, широко раскрыв рот,
вытаращив глаза, шапка съехала на затылок. Не сомневаюсь, что ему было
страшно. Что же касается Ловкача Завракоса, он, похоже, был так шокирован,
что его тики прекратились, лицо застыло в выражении крайнего изумления, и
его черты были полностью различимы: у меня было такое чувство, что я вижу
его впервые в жизни. Шимми Кюниц сам вышел из состояния оцепенения, быстро
огляделся по сторонам, рука в кармане, словно он ждал, что в него будут
стрелять.
-- Что это еще такое? -- рявкнул Карлос. Он показывал пальцем на некое
подобие разноцветного осьминога, который раскрывал свои щупальца как бы для
того, чтобы вас задушить.
-- Это кресло Будзони,-- раздался голос.
На пороге стоял Майк Сарфати. Картинки тридцати лет истории
нью-йоркского порта -- безжалостные схватки в прибрежной полосе,
превратившие наш профсоюз в одну из самых динамичных и лучше всего
организованных сил внутри рабочего движения, едва полностью не освободившую
американских трудящихся от влияния идеологий и политики, что поставило бы
защиту их интересов на чисто профессиональную почву,-- замелькали вдруг у
меня перед глазами. Две тысячи тонн протухшего мяса в намеренно выведенных
из строя холодильниках на набережных, распространяющего свою вонь выше
самого Эмпайер Стейт Билдинга; тела Фрэнки Шора, Бенни Стигмана, Роки Фиша и
дру-
гих социал-предателей, которые пытались с помощью политических
спекуляций подорвать Союз изнутри, висящие на крюках для мяса у входов в
бойни; обожженное серной кислотой лицо Сэма Берга на следующий день после
появления его знаменитой статьи, разоблачающей то, что он называл "захват
преступным профсоюзом рабочего движения"; покушения на Вальтера Рейтера и
Мини -- все это яркими вспышками молний озарило мою память, в то время как я
смотрел на героя этой победоносной эпопеи, который сейчас стоял передо мной.
Он был в рабочей спецовке и выглядел, будто только что со стройки.
Я думал, что он старше: на вид ему было не больше пятидесяти. Мощные
руки, плечи борца и лицо -- восхитительное в своей грубости, с чертами,
словно высеченными из камня. Однако меня сразу поразил фанатичный,
страдальческий блеск его глаз. Он, казалось, был не только чем-то озабочен,
но еще и одержим -- временами на его лице читался настоящий страх, некое
удивление, что придавало этой великолепной римской маске обреченный,
растерянный вид. Чувствовалось, что, разговаривая с нами, он думает о чем-то
своем. Но встрече с Карлосом он был как будто рад. У того же в глазах стояли
слезы. Они обнялись, нежно переглянулись, похлопали друг друга по плечу.
Вошел дворецкий во фраке и поставил на круглый столик поднос с напитками.
Карлос выпил свой мартини, с нескрываемым отвращением огляделся вокруг себя.
-- Что это такое? -- спросил он, осуждающе показав пальцем на стену.