"Николай Гарин. Оула " - читать интересную книгу автора

вокруг себя и не слышащего. Он то выходил из тени на яркий свет и тогда
становился плоским и бесцветным, то возвращался в темноту, где приобретал
объем, но терял лицо и целый ряд мелочей, без которых мало походил на себя.
У дверей дремал один из охранников, по всему видимо привыкший к подобным
спектаклям и научившийся не впускать в свои уши весь этот словесный бред,
который нес его начальник на каждом допросе.

Степан ничего не мог понять. С ним происходило что-то неладное и
странное. Подкатило и перехватило горло сухой, костлявой пятерней чувство
раскаяния и самобичевания, и стало давить. Нет, он так и не отыскал в своем
настоящем и прошлом того, за что он мог бы оказаться здесь. Просто атмосфера
настолько была пропитана обличением всего и вся, что он готов был рвать на
себе гимнастерку, биться головой о стену и нести самые тяжкие наказания за
то, что творится с его бедной Родиной, его Советской властью и народом.
Какой-то психоз вполз в него через слова оратора, а свет острый, колючий,
безжалостный высветил в нем все нутро, вывернул в нем наизнанку все до
последнего нерва. "Да-а! да! - хотелось кричать, - да, я пособник западного
империализма, пригрел гидру шпионскую у себя на груди и сам стал таковым!
Накажи, покарай меня Советская Власть!" И, не выдержав душевного напряжения,
Степан заплакал мелко, по-стариковски низко опустив голову.

Вскрикнула и застонала Зоюшка. Ее могучее тело дергалось в конвульсиях,
слегка подбрасывало. Но вот унялось. Горячий ротик закрылся, коленки сошлись
вместе, а рука привычно вернулась на свое рабочее место. Майор слепо смотрел
в темный угол, стараясь пересилить мощный свет, пока не догадался и не вышел
из-под обстрела лампы. Подойдя к девушке, он тревожно поинтересовался: "Что
случилось, Заюшка?!" На что секретарша, проясняясь сознанием, отходя от
обморочной страсти, унимая горячее дыхание, тихим стоном молвила: "Вы
такой..., такой Матвей Никифорович!.. Вы так красиво говорили!.. Вы так... Я
обожаю Вас!.."

Майор как юноша покраснел, довольно хмыкнул, прогнулся, встав на
цыпочки и воткнув большие пальцы за ремень портупеи, важно прошел кстолу где
и завершил финальную часть своего "допроса".

-...И пусть вихри враждебные веют над нами... Народ и Партия - едины!..
Мы не допустим... расхищения социалистической собственности!.. Все на борьбу
с проявлениями мелкобуржуазности!..

Шурыгин еще и еще что-то говорил, не контролируя смысл и конечно не
веря в то, что говорил. Главное, что сегодня он нравился себе. Да и малышка
так расчувствовалась!..

Он устал и удивленно взглянул на Степана, который тихо плакал на
казенном табурете. "А что, хорошо, хорошо и, главное, оказывается
доходчиво! - удовлетворительно и рассеянно подумал майор, - но, что делать,
служба есть служба!". И уже вслух, и громко:

- Зоя Прокопьевна, протокольчик готов?! - И вот уже весь прежний,
подтянутый и официальный, подойдя к секретарше, сделал вид, что читает