"Николай Гарин. Таежная богиня" - читать интересную книгу автора

выполненные в технике прозрачной акварели с последующей карандашной
доводкой. Их надо было смотреть как-то иначе, думал Никита. Но как? Да и
сами изображения напоминали абстракции, крепко построенные композиционно. В
этих абстрактных рисунках угадывались силуэты гор и людей, каких-то острых
скальных расколов и то ли тяжелых туч, то ли дыма...
Неожиданно Никита поднял тетрадь и посмотрел рисунок на свет. Тотчас
изображение изменилось. Поменялась композиция, малозаметные детали вышли
вперед, а светлое, незначительное пятно, что было посередине, стало живым
костром. Ожили и зашевелились люди в странных длиннополых одеждах, они будто
приблизились к огню, который, странно выгибаясь, бросал золотистые отсветы
на скалы и их плоские лица...
- Че-ерт! - вырвалось у Никиты. Он опустил тетрадь, оглянулся, протер
глаза и снова взглянул на рисунок. Все было по-прежнему на своих местах -
абстракция, бледненький акварельный рисунок... Вновь поднял и взглянул на
свет через рисунок... "Что за ерунда!" Сознание отказывались верить. Никита
поежился. "Глупость какая-то. Или переутомление, или, - он еще раз
оглянулся, - может, все еще сплю?" И тут его словно слегка тряхнуло: "А что
же тогда с портретом?"
Когда он добрался наконец до заветной тетради и, открыв ее на нужной
странице, дрожащими руками поднял рисунок, увиденное превзошло все ожидания.
У Никиты перехватило дыхание. Женское лицо с небольшим разворотом зеленовато
светилось, оно было прозрачным. Эта прозрачность давала рассмотреть за ним
некое очертание гор, деревьев, скал, и снова людей. Поворот головы, волевой
подбородок, взгляд несколько раскосых глаз придавали величественность и
властность невиданной по красоте женщине. Никите показалось, что в какой-то
момент на ее губы легла снисходительная улыбка, а голова чуть качнулась, как
бы приглашая его с собой... в тайну.
Никита впился глазами в рисунок. Его детские впечатления сильно
отличались от теперешних. Странное лицо никак не могло быть нарисовано с
натуры. Нет и не могло быть такой натуры, да и техника рисунка какая-то
странная, никому не известная и может быть использована только вот для таких
волшебных эффектов. Штрихи карандаша при близком рассмотрении были плавными
и напоминали легкие волны на воде. Они дрожали и покачивались от каждого
колебания пламени свечи, отчего лицо, казалось, дышит, а если тетрадь
медленно поворачивать или наклонять к свету, то оно и вовсе оживало.
Вдруг скрип ступеней оборвал мысли Никиты. Он опустил тетрадь и подошел
к лестнице. Охая, на чердак поднималась Маргарита Александровна.
- Никитушка, ты бы задул свечу-то. Ненароком уснешь, и сгорим в огне.
- Да ну, что ты, бабуль, я же сказал - еще немного, и лягу, -
взволнованно, все еще под впечатлением рисунка проговорил Никита.
- Ты ить михеевский-то дом помнишь, у реки, так в марте сгорел.
Васька-то их, идол, и поджег. Кроме его, и некому было... - Маргарита
Александровна остановилась на середине лестницы и отступать, пока внук не
погасит свечу, не собиралась. Никита это понял и с огромным сожалением и...
облегчением вернулся к столу и задул свечку.
Лежа в постели, он еще и еще раз перебирал в памяти виденное. Его никак
не покидало ощущение сказки. Будто он все еще продолжает спать. Никита опять
представил прекрасное лицо и вновь не поверил, что оно может или могло
существовать в природе, уж больно оно неземное. Как отец мог такое увидеть
или придумать? Живое, дышащее, с величественным взглядом...