"Татьяна Гармаш-Роффе. Место смерти изменить нельзя ("Частный детектив Алексей Кисанов" #3) " - читать интересную книгу авторакем и за какой надобностью возведенный у кромки леса. Сегодняшняя сцена
должна была задать интонацию всему фильму, его графику, стиль, ритм - все! Это был, если хотите, камертон, ключ ко всему фильму! И теперь - этот русский. Впрочем, винить некого. Сам вызвался. Когда из Ассоциации кинематографистов хотели послать представителя, заказать отель и обеспечить прочий сервис и почет, причитающийся лауреату Каннского фестиваля (они там уже лапки потирали в предвкушении пары-тройки рекламных мероприятий с участием Максима), они с Арно в один голос завопили: "Сами встретим! Это частная поездка, это родственный визит, общественности на растерзание 'не отдадим!" А Арно добавил: "Никаких гостиниц, мой племянник будет жить у меня". "Племянник. Скажите на милость! Пятая вода на киселе, и слова-то не сыщешь, чтобы определить степень их родства. Впрочем, Максим обещал привезти генеалогическое древо. Теперь вроде бы в России можно добраться до архивов, разобраться, что к чему. Тогда и посмотрим, племянник он или кто". Досадно, что Арно не мог поехать с Вадимом в аэропорт - ему гримироваться, одеваться. Досадно. Арно бы переключил русского на себя - он обладал даром быть центром в любом обществе, общаться непринужденно со всеми и "одомашнивать", по его собственному выражению, самых чужих и чопорных гостей. Теперь вот Вадиму одному... О чем-то болтать, развлекать, спрашивать, как дела. И везти к себе на съемки - вот что хуже всего. Он вдруг понял, что стал бояться присутствия Максима на съемочной друзьями, Вадим приглашал к себе русского на съемки, но с тех пор прошло уже больше года, и теперь Вадим ощущал, что это чужеродное присутствие будет стеснять, будет мешать - мешать в тот день, когда снимается важнейшая сцена! Чуть было не пропустив поворот на аэропорт Шарль де Голль, Вадим взглянул на часы. Самолет должен как раз сейчас приземлиться... "Хитришь, с кем хитришь! С собой? - подумал он вдруг. - Ни русский, ни аэропорт тут ни при чем. Просто боишься не сделать фильм. Боишься, что выдохся". Поставив машину в паркинге аэропорта, Вадим встал у беспрестанно открывающихся и закрывающихся дверей, заглядывая в их мигающий просвет, из которого возникали пассажиры Аэрофлота. Вокруг слышалась мягкая, певучая русская речь, и это было необычно и занятно, будто он оказался за границей. Встречались разлученные родители и дети, супруги и любовники, обнимались, плакали и смеялись - мир людей, живущих не в своей стране, мир виз, таможенных контролей, расставаний, телефонных звонков. Вадим поддался общему чувству волнения и радости, тревоги и ожидания - это будоражило, давало даже прилив сил, как бывает, когда сталкиваешься с теми, кто живет простыми и наиважнейшими ценностями... "Что же, старею? - вернулся к своим мыслям Вадим. - Комплекс возраста? - Двери открылись, выплюнув очередную порцию усталых и помятых людей в руки счастливых встречающих. - Нет, нечего на себя страху нагонять. Возраст дает понимание. Меняется как бы сама структура знания: вечные истины становятся понятнее и дороже, но в них начинаешь различать столько нюансов, что боишься не вместить все в фильм. - Двери закрылись. - И в то же время |
|
|